Ростовская финифть. Дом, который построил...пенсионер...("Сделай сам" №1∙2004) - [48]

«Каждый пишет, как он дышит»

Когда читаешь пометки, сделанные обычными людьми на листах календаря, сам собой улетучивается миф о неповоротливой, сонной России. Характерной приметой прошлого стали записи, сделанные в месяцеслове на 1839 год. «Работница солдатка Звенигородского уезда сельца Черницына, жена Пракофья Петрова — Авдотья Васильева, пачпорт ее 1836-го года ноября 17-го за № 554 у квартального записан 1839 года января 18-го дня за № 242, адресный билет выдан 1840-го, марта 18-го… Работнице Авдотье по 11-е февраля 1845-го года денег 30 руб. заплачены все сполна, а с 12-го февраля 1845-го года, — вновь по 5.50 в месяц. 19 марта отпущена по расчету за 1 м.; 7 дней 6.90 заплачены сполна». Обычно подобная регистрация проводилась помещиком или дворянином при приеме на работу или увольнении прачек, кормилиц, служанок и других работников.

Бесспорно, все записи помогают глубже взглянуть на общение между людьми, их труд, на бытовые мелочи, из которых складывалась жизнь поколений. Несколько по-иному оцениваются записи известных в прошлом деятелей культуры или литературы. К ним всегда относишься особо, с некоторым ожиданием если не чуда, то хоть маленького открытия. Месяцеслов на 1822 год принадлежал поэту М. Дмитриеву — племяннику известного баснописца И. Дмитриева. С девяти лет, оставшись сиротой, он был взят к дяде в дом на воспитание. Литература тогда прочно овладела умами дворянского сословия, и дом Ивана Ивановича по праву называли одним из литературных центров московского общества. У него бывали А. Пушкин, Н. Карамзин, Г. Державин, П. Вяземский, В. Жуковский, Е. Баратынский, многие другие литераторы.

Записи 26-летнего М. Дмитриева по-деловому кратки и служили ему памяткой о проделанной работе или расчетах:

«К Оленину же о книге: Руководство к всеобщей истории, соч. Кандакова. Мая 23-го, послал 15 рубл., на почту отдавал Александр Силант. Июня 6-го послал в газетную московскую экспедицию 30 рублей на вторую половину «Сына Отечества» (на почту отдавал Дмитрий). 14 ноября писал к дяде Ив. Ив., уведомлял о рождении сына».

В конце последнего листа для записей он с грустью поведал о смерти жены: «Наталья Михайловна скончалась 22 декабря в начале 2-го часа пополудни, в пятницу, ровно чрез год и в то самое число, которого я за год тому выехал из Москвы к своей свадьбе». В примечаниях к книге М. Дмитриева «Московские элегии», выпущенной в 1985 году, сказано, что его жена скончалась в «1821 году, через несколько месяцев после свадьбы». Уточнить эту дату и помог месяцеслов на 1822 год.

Всего несколько строк из дневников. Их владельцы писали не для истории, для себя, тем эти записи важнее, объективнее и любопытнее.

«Высокопочтеннейшим российским хозяйкам…»

В доме Пушкиных: 31 декабря 1800 года

В памяти каждого из нас надолго сохранятся волнующие мгновенья встречи Миллениума, XXI века и нового, 2000 года. Это подарок судьбы, что уникальное, общечеловеческой важности событие посчастливилось отпраздновать нашему поколению.

Начало нового года и XIX века отмечалось 31 декабря 1800 года в российских семействах с подъемом и вдохновением. Каких-то подробностей веселого торжества время не сохранило, но одна из легенд поведала нам о новогоднем празднике в доме А.С. Пушкина: «Ровно в полночь раздался звон часов. Первый удар, за ним второй, третий… последний двенадцатый… гости подняли бокалы, поздравили друг друга.

С Новым годом! С Новым столетием!

Звон бокалов и громкие голоса гостей разбудили спавшего в соседней комнате маленького сына Пушкиных, Александра. Ему было всего полтора года… он соскочил с кроватки, тихонько приоткрыл дверь в комнату, где собрались гости, и в одной рубашонке, ослепленный множеством свечей, остановился у порога».

Далее рассказывают, будто мать будущего поэта Надежда Осиповна, подняв на руки ребенка, восторженно произнесла:

— Вот кто переступил порог Нового столетья! Вот кто в нем будет жить!

Действительно, слова ее оказались пророческими. «Солнце русской поэзии» озарило весь XIX век. Других знаменитых поэтов, его современников, спустя столетия мы называем «поэты пушкинской поры».

«И календарь осьмого года»

В месяцесловах пушкинской эпохи из года в год, словно по эстафете, передавались наиболее значимые сведения о развитии государства, о жизни царствующего дома в России и династий за рубежом. Календарь привился в обществе и в одних просвещенных семьях стал обязательным, а в других приобретался от случая к случаю.

Много лет назад меня заинтересовала пушкинская строфа из «Евгения Онегина», над загадкой которой билось не одно поколение литературоведов, пушкинистов:

Онегин шкафы отворил:

В одном нашел тетрадь расхода,

В другом наливок целый строй,

Кувшины с яблочной водой

И календарь осьмого года:

Старик, имея много дел,

В иные книги не глядел.

Видимо, никто из пушкинистов не придавал серьезного значения «календарю осьмого года». Взять, к примеру, широко распространенные комментарии H.Л. Бродского к «Евгению Онегину», выдержавшие несколько изданий. Автор предполагает, что это «Месяцеслов на лето от Рождества Христова 1808, которое есть високосное, содержащее в себе 366 дней», выпущенный в Санкт-Петербурге Императорской Академией наук. «Кроме общекалендарных сведений, — сообщает Н.Л. Бродский, — он содержал в себе подробный перечень «достопамятнейших происшествий в 1806 и 1807 годах». Во-первых, это месяцеслов, а не календарь, хотя здесь дело только в названии, во-вторых — что же это за события такие, которые так были надобны «старику», что он в другие книги и не заглядывал? Кстати, месяцесловы печатались ежегодно, и выходит, будто бы Пушкин назвал «календарь осьмого года» только потому, что эти три слова хорошо ложатся в строфу. Так ли это?