Бандиты не догадались толком обыскать его и не нашли маленький пистолет в ножной кобуре.
У меня спина тоже была мокрой от пота, но в развязка подходила к концу. Всё зависело от поведения налётчиков.
– Товарищ Рыженко всё правильно говорит – сдавайтесь, граждане бандиты. Вы окружены.
Позади, в зале, послышался грохот и шум: это появились сидевшие в засаде агенты угро.
Стрельбы не было, значит, люди Корнея оказались достаточно благоразумны и сразу поняли, что у них нет шансов.
– Ну что, граждане-налётчики, пойдёмте на свет белый, – показал я в сторону выхода.
– Как ты догадался? – спросила Майя, когда проходило мимо меня.
– Долгая история. Я расскажу тебе на допросе.
– А ведь ты мне действительно понравился, Георгий, – сокрушённо произнесла она.
На это мне нечего было ответить, да и не больно-то верилось в симпатии этой гастролёрши. Дамочка просто прикидывала варианты как получить минимальный срок и пыталась надавить на мои чувства.
А я… А мне было на неё плевать: да, красивая, умная, но никакого сравнения с моей Настей, которую я любил всем сердцем и душой.
Так что с моей стороны злодейку ждал облом.
– Вы, гражданочка, вчера чужое пальтишко в магазине тиснули. Нехорошо… Надо бы вернуть законной владелице, – напомнил я.
– Я выбросила на помойку эту рухлядь, – фыркнула она.
Мы вошли в зал, где ребята из ростовского угро вовсю «паковали» бандитов. Корней узнал меня, его лицо скривилось от злобы.
– Принимайте ещё партию, – усмехнулся я.
Паша хлопнул меня по плечу.
– Всё-таки, Жора, про тебя надо тиснуть заметочку в газете – скромную такую, полосы две-три, не больше.
– На хрена козе баян?
– Насчёт козы не в курсе, но если б не ты, мы бы сейчас с грустным видом стояли перед строгим, но справедливым взором начальства, и не знали бы, где спрятаться от позора на нищи седые головы…
– Забей. Пойдём лучше в столовку сходим – перекусим. Время обеденное уже, а я с самого утра не жрамши.
– Да тебе за твои подвиги давно пора усиленный продпаёк выписать…
– Ну как выпишут, так посмотрим, а пока в столовую, товарищи сыщики.
После столовой поехали в угро, день намечался длинный и многообещающий. И я, и Паша, и Пётр – все мы чувствовали себя триумфаторами и были на подъёме.
Мне выпало допрашивать предводителя шайки – Корнея. Он оказался обладателем замечательной русской фамилии Иванов.
– Почему вы свою фамилию опозорили? Что же подвигло вас на преступление, гражданин Иванов? – спросил я, разглядывая оператора.
Сложно поверить, что этот интеллигентного, я бы даже сказал – профессорского, вида мужчина, сколотит шайку и пойдёт грабить банк. А если учесть его сугубо гуманитарную профессию…
– Любовь к искусству, – безрадостно протянул он.
– А при чём здесь искусство?
– Вы не поймёте!
– Так вы снизойдите к нашему уровню развития. Глядишь, и допетрим тогда, – усмехнулся я. – Римского от Корсакова отличаем, и вас, даст бог, поймём.
– Издеваетесь?
– Да уж куда нам с нашими мужицкими рожами да в вашем калашном ряду…
– Можно водички, – попросил он.
Я налил ему полный стакан из графина.
– Пожалуйста.
– Благодарю вас, – руки его тряслись, зубы стучались об край стакана, вода стекала по лицу и капала на одежду.
– Напились?
– Да.
– Тогда продолжим.
– Отстаньте от меня! – с надрывом выпалил он.
– С какой стати? Иванов, вы на допросе, а не в кабаке. Извольте отвечать, когда вас спрашивают, – нарочито добавил суровости в голосе я.
Не хватало ещё, чтобы он впал в истерику.
Приём подействовал.
– Узнаю Россию-матушку, – шмыгнул носом Иванов. – Может ещё и кулаком в лицо мне заедете, как при старой власти?
– А что – доставалось? – на всякий пожарный я убрал руки со стола, а ну как этому малахольному и впрямь подумается, будто я решил выбить из него показания.
– Спрашиваете, – с горечью произнёс арестованный. – Я ведь в прошлом большевикам сочувствовал, помогал чем мог: прокламации в университете распространял, укрывал сбежавших с каторги.
– И как же вы после столь героического начала докатились до откровенного грабежа?
– Я же сказал – из любви искусству.
– Звучит туманно.
– Боже мой – это просто невозможно объяснить словами!
– А вы всё равно попробуйте.
Иванов собрался и заговорил.
– Я столько лет бредил волшебным миром кино, мечтал, что сам когда-нибудь сниму фильму. Мечта сбылась, я стал оператором, а потом…. – Он вздохнул. – Потом мне стало тесно в вашем большевистском мирке. Постепенно всё стало скатываться к каким-то агиткам, примитиву, я потерял свободу творчества, понял, что задыхаюсь тут и больше не могу… А ведь я хотел делать кино с большой буквы! И тут мой взор упал на Америку, на Голливуд.
– Вы сейчас серьёзно?
– Да. Будущее мирового синематографа за океаном.
Понятно, и этому в Голливуд захотелось. Наивность некоторых людей порой меня умиляла. Можно подумать, там не диктат продюсеров в кино, а сущий рай для творческого человека. Ну и сплошной воздух свободы, чтоб два раза не вставать.
– Так кто вас не пускал в Америку? – недоумённо поинтересовался я.
Он с шумом выпустил воздух из ноздрей.
– А кому я там нужен без гроша в кармане?! Безработным можно быть и дома. Зачем ехать в какую-то Америку, чтобы жить под мостом?
