Российскою землей рождённый - [37]

Ломоносов поднял свернутую трубкой рукопись, как бы спрашивая Шувалова, примет ли он это послание? Вельможа сидел с каменным лицом. Физиономии его гостей выражали полную растерянность. Поднялись приглушенные разговоры, слышалась нерусская речь.

Наконец Шувалов принял какое-то решение и что-то зашептал щеголю. Тот встал.

— Его сиятельство, Иван Иванович Шувалов благодарит академика Ломоносова и рассмотрит его послание. Он приглашает гостей в апартаменты отдохнуть. А за сим последуют музыка и танцы.

За окном уже синел вечер. Михаил Васильевич направился к щеголю, молча протянул ему свиток и быстро пошел одеваться.

Речь Ломоносова на обеде у Шувалова напечатана, конечно, нигде не была, так и осталась в рукописи. А все же слова его кое-кому из шуваловских гостей запали. Да и недоброжелатели иные, поразмыслив на досуге, решили, что им же самим выгоднее сделать кое-какие послабления своему подначальному люду: не венчать насильно, вызывать лекарей, когда кто заболеет.

Так дало росток еще одно доброе, разумное и бесстрашное слово Ломоносова.

* * *

В тяжкие часы раздумий, когда казалось, что преграды врагов неодолимы, он выходил на Неву. Широкая река несла прохладу, успокаивала, напоминала о море, о детстве. И когда случалось бывать в Петергофе, он шел к берегу и долго смотрел на свинцовые воды Финского залива.

Вот мелькнул белый парус. Крохотное суденышко исчезло так же внезапно, как и появилось. Это рыбаки-финны, называемые здесь чухонцами. В тихую погоду они целые дни проводят на этих утлых корабликах, вылавливая мелкую рыбешку, чтобы прокормить себя и семью.

Не то что в Архангельске, на Белом море, где воды бороздят суда большие, мощные и добывают рыбу палтус в пять, а то и в шесть пудов весом. Его все чаще тянуло в родные края, но он знал, что это бесполезная мечта. Единственный раз позволил себе самовольную отлучку — присоединился к выехавшему в Москву двору. И тут же почувствовал неудовольствие Разумовского, вынужден был объясняться…

Взять бы отпуск да махнуть на Куроостров. Да там немногие в живых остались… Где-то в пустынном, холодном море могила отца. Ходил в Колу и не вернулся…

Помнится, он спрашивал отца:

— А что там, за морем?

— Окиян, сынок, да льды, и нет больше ничего.

— А еще дальше?

— А там и есть край света. Никто туда не доплывал. Старые люди говорят — это оттуда господь бог посылает северное сияние, и освещает оно землю лучами его славы.

Когда в Москве прочитал он книги Коперника и узнал, что Земля кругла, то смеялся, вспоминая те байки. Смешно-то смешно, а вот до сих пор люди толком не знают, что там, на дальнем-дальнем Севере; только ли льды, и нет прохода для судов? Да что Дальний Север! Люди не ведают, что за двести верст от них!..

В 1747 году в Петербурге почти целиком сгорел огромный глобус, но через пять лет его полностью восстановили. Михаил Васильевич немало помогал картографам, живописцам, механикам и столярам — всем, кто воссоздавал новую модель земного шара. И стал он «наилучше прежнего», своего рода чудо рук человеческих.

Еще бы! Ведь Ломоносов хорошо знал очертания Куроострова, точное направление Северной Двины, ее притоков, заливы и бухты Белого моря. Да и пешие его скитания по Европе позволили нанести на карты некоторые городки и уточнить местоположение других.

Погожим субботним утром Ломоносов направился к павильону, где находился глобус. Он перешел узкий мостик, перекинутый через заболоченный пустырь, и вошел в помещение. Солнце хорошо освещало глобус. Ярко голубели океаны, рельефно выступали коричневато-розовые материки.

И тут Михаил Васильевич вдруг почувствовал, что он не один. И нахмурился было: хотел побыть в одиночестве, потому и выбрал этот ранний час. Но кто же пожаловал сюда?

Незнакомец, что стоял по другую сторону огромного шара, почтительно поклонился ему. По треугольной шляпе Ломоносов признал в нем морского офицера.

Впрочем, офицер не помешал ему: отошел на почтительное расстояние к противоположной стене павильона, расписанной изображением небесной сферы, и углубился в ее созерцание.

Минут через десять Михаил Васильевич сам подошел к офицеру и спросил:

— Позвольте полюбопытствовать, что привело вас сюда?

От неожиданности офицер растерялся, но быстро нашелся:

— Я, ваше сиятельство, с детства люблю море и небо. По морям плавать доводилось, а вот карту звездного неба зрю впервые.

— Ну, уж только не сиятельство… Ваша любознательность, друг мой, весьма похвальна. Вы никогда здесь прежде не бывали? Ну что ж, если вы такой любитель звезд, войдемте в этот арбуз.

Теперь невольно улыбнулся офицер. Глобус и в самом деле походил на большой взрезанный арбуз. Эту иллюзию придавала ему дверца, к которой вело несколько ступенек.

Ломоносов широким жестом пригласил офицера пройти вперед. Тот открыл дверцу и замер. Все походило на таинственную сказку. Свечи озаряли стол с маленьким глобусом. Внутренняя же сторона большого изображала синее небо, усыпанное крупными золотыми звездами. Созвездия были представлены знаками зодиака — фигурами медведицы, рака, водолея, змеи, девы, козерога.

Михаил Васильевич пошарил в стене — и вдруг «небо» сдвинулось с места, светила и причудливые фигуры поплыли мимо столика. Обернувшись пять или шесть раз, «небо» остановилось на прежнем месте.