Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [262]

Арсеньев был хорошо осведомлен не только о ситуации в «верхах». У него тогда имелся и собственный, заслуживающий доверия источник информации о положении дел в провинции, его брат Юлий (1818–1873) – смоленский (1861–1862), олонецкий (1862–1870), тульский (1870–1873) губернатор. По долгу службы он участвовал в сенаторских ревизиях Калужской, а затем (в 1862–1863 годах) Владимирской губерний. Константин Арсеньев считал результаты этих мероприятий весьма показательными. Согласно отчетам ревизоров, работавших под руководством В.А. Арцимовича – человека «широко просвещенного, непреклонно честного», близкого к Н.А. Милютину, – работа по проведению в жизнь крестьянской реформы в Калужской губернии шла «быстро и успешно, вызывая вопли крепостников, но успокаивая и умиротворяя массу населения». В то же время во Владимирской губернии было обнаружено немало ошибок и злоупотреблений, связанных с деятельностью губернатора А.П. Самсонова, «поддавшегося влиянию помещичьей партии». Тем не менее Арцимович, «вполне оправданный сенатором-ревизором, все-таки должен был оставить свой пост, а во Владимирской губернии и после ревизии положение дел изменилось мало».

Такой поворот дел «бросал яркий свет на печальные плоды „нового курса“, водворившегося в министерстве внутренних дел», – приходил к выводу 26-летний Арсеньев. Ему и самому пришлось вкусить упомянутых «плодов». В начале июня 1863 года он вышел в отставку. Решающую роль в этом сыграл политический мотив – нежелание работать в Северо-Западном крае вместе с генералом М.Н. Муравьевым («вешателем»). Служебные перипетии не прошли для Арсеньева даром. Вплоть до августа 1865 года он лечился за границей от сердечного невроза. По возвращении на родину главным полем самореализации, средоточием его гражданской и политической активности стало общественное поприще.

«Я в то время, еще менее чем потом, был прямолинейным, и это делало меня иногда как бы колеблющимся, – вспоминал Арсеньев о своих взглядах и убеждениях, сложившихся к середине 1860-х годов. – Сознавая неудовлетворенность современного социального строя, я не был социалистом; понимая неизбежность, при известных условиях, насильственного переворота, я не был революционером, хотя бы только в теории. Мой либерализм имел отчасти характер того, что тогда называли постепеновщиной; несмотря на признаки реакции, к 1866 году уже весьма ясные, я верил в торжество реформ».

В марте 1866 года Арсеньев подал прошение о зачислении в адвокатуру, а в апреле был утвержден в числе первых в России 27 присяжных поверенных (вместе со Стасовым, Спасовичем и др.). По его словам, адвокатура с момента своего учреждения была одним из «ферментов», противодействовавших застою в общественной жизни. Объясняя это явление, Арсеньев обращал внимание на политический «подтекст» суда присяжных и адвокатуры в глазах «образованного меньшинства», которому было хорошо известно, что «суд присяжных входил в состав оппозиционных программ недавнего общеевропейского движения, что из среды адвокатов вышли многие борцы за политическую свободу». Вместе с тем, замечал Арсеньев, «не один только политический ореол привлекал тогда к адвокатуре прогрессивную часть русского общества; для нее было ясно значение представительства в гражданском, защиты – в уголовном процессе, ясна невозможность правильно организованного суда без правильно организованной адвокатуры».

В 1867–1874 годах Арсеньев возглавлял Совет присяжных поверенных округа Петербургской судебной палаты. Первым обобщением результатов корпоративной деятельности столичных присяжных поверенных стала его книга «Заметки о русской адвокатуре» (СПб., 1875). В ней впервые в русской юридической литературе были разработаны приемы адвокатской техники и правила адвокатской этики. Добиваясь «единства слова и дела», Арсеньев считал необходимым допускать к адвокатской практике только специалистов с безукоризненной репутацией. Его давний коллега и единомышленник А.Ф. Кони вспоминал, что за время пребывания Арсеньева в составе Совета присяжных поверенных «по нравственным соображениям было отказано в приеме в присяжные поверенные 24 лицам; но и по отношению к уже принятым в сословие Совет высказал, что… если впоследствии откроется что-либо, бывшее не известным Совету и возбуждающее основательное сомнение в добросовестности принятого и в правильном понимании им обязанностей своего звания, то на Совете лежит долг удалить такое лицо из среды, с которою он нравственно не может иметь ничего общего». Сам Арсеньев приобрел известность не только как один из лучших судебных ораторов, но и как юрист с безупречной репутацией. Современники отмечали, что «самый блестящий гонорарий» не мог побудить его взяться за дело «нечистое».

Книга Арсеньева стала настольной для каждого адвоката, своего рода «катехизисом русской адвокатуры» (Л.Д. Ляховецкий), «драгоценным материалом» (А.Ф. Кони) для научных трудов, посвященных изучению основ деятельности русской адвокатуры. Среди других его крупных работ – первые руководства для практических судебных деятелей, вышедшие в пореформенный период. Это – «Предание суду и дальнейший ход уголовного дела до судебного следствия» (СПб., 1870) и «Судебное следствие» (СПб., 1871). Их содержание во многом определялось обширной и насыщенной адвокатской практикой Арсеньева по гражданским, уголовным, политическим делам. Своим долгом он считал выступления в суде в защиту печати, в результате которых ему удалось добиться оправдательных приговоров по делам А.С. Суворина (август 1866 года), А.Н. Пыпина и Ю.Г. Жуковского (август 1866 года), Ф.Ф. Павленкова (июнь 1868 года).