Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - [149]

Сохраняется ли при таком резком повороте приверженность либерализму? Очевидно, что перемена общественно-политической позиции – откровенное (и непривычное для профессорского либерализма, например кавелинского типа) выступление в защиту целостности империи – не могла не заставить Каткова иначе подойти к проблеме либеральных свобод. Теперь он заявляет, что высшее проявление свободы – в служении престолу и государству. «Плодотворно только то право, которое видит в себе не что иное, как обязанность». В 1862 году в статье, написанной по поводу «Отцов и детей» Тургенева, Катков выступает с чисто публицистическим прочтением романа. Его интересует не эстетическая его сторона, а возможность, опираясь на истолкованные под определенным углом зрения образы, нанести удар по русскому нигилизму. Перечислив пороки нигилизма, против которых, как считает автор статьи, бороться почти невозможно, ибо ими заражено едва ли не все русское общество, он заключает: «Есть только одно верное радикальное средство против этих явлений – усиление всех положительных интересов общественной жизни. Чем богаче будет развиваться жизнь во всех своих нормальных интересах, во всех своих положительных стремлениях, религиозных, умственных, политических, экономических, тем менее будет оставаться места для отрицательных сил в общественной жизни».

«Русский вестник» становится органом, ведущим непримиримую борьбу с нигилизмом. Почти все русские антинигилистические романы опубликованы именно в этом журнале. Катков был жестким редактором: все, что не отвечало его запросам, его политическим требованиям, он беспощадно вычеркивал или переписывал своей рукой. Страдали не только рядовые, но и крупнейшие писатели России – Достоевский и Лесков. Правке подверглись, скажем, такие романы Достоевского, как «Преступление и наказание» и «Бесы». Преклонения перед литературными репутациями Катков не испытывал. Последняя часть «Анны Карениной» показалась ему не отвечающей его идеологическим устремлениям, и он потребовал исправлений. Толстой отказался, напечатав эту часть отдельным изданием: он был, в отличие от Достоевского и Лескова, в материальном отношении человек независимый.

С 1860-х годов Катков пытается утвердить буржуазную цивилизацию в России, опираясь на государство. И вопрос о народном образовании в этом смысле оказался среди основных. После крымского поражения стало ясно, что николаевский откат от идей петровского просветительства губителен, что без внедрения новейших научных и технических достижений Россия неминуемо потеряет свое положение сильной державы. Однако, как полагал министр народного просвещения Д. Толстой, русское образование должно ориентироваться на классическую древность: это поможет отвлечь молодежь от современных проблем. Публицистическим выразителем возврата к «имперскому просветительству» стал Катков, активно содействовавший созданию в России классических гимназий. Себя он считал одним из самых верных последователей Петра, утверждавшего русский вариант европейской буржуазной цивилизации под монаршей властью и опекой. Катков заявлял, что именно Славяно-греко-латинская академия, которой покровительствовал Петр, создала Ломоносова, следовательно, и его гимназии послужат формированию новых великих российских ученых.

Вместе с тем М.Н. Катков выступал и как активный сторонник земства, т. е. тех представительных низовых учреждений, которые должны были бы стать основой гражданского общества. Он писал 12 апреля 1863 года: «ю апреля открылась наконец новоустроенная городская Дума в Москве… Вслед за Москвой и другие города не замедлят получить то же учреждение. А вместе с городами то же начало единения сословий в общественном деле распространят по всему лицу Русской земли земские учреждения, уже приготовляемые законодательным порядком. Нет сомнения, что из этих начатков сама собой разовьется новая общественная организация вместо доселе господствовавшей у нас. Сословия еще остаются, но они сближаются между собой и соединяются в совокупной деятельности. Из этого сближения существующих сословий не преминет выработаться сам собой новый тип общественной организации». Другое дело, что общество должно быть структурировано, и без высшего культурного слоя, который послужит ориентиром для всех сословий, невозможно задать верное направление общественного развития – свободное, просвещенное и антинигилистическое.

Катков ратовал за просвещение элиты, за создание слоя людей рафинированных, образованных, утонченных, которые могли бы служить Российскому государству на пути его вхождения в европейско-буржуазную систему ценностей. Редактор «Русского вестника» полагал, что высокий уровень культуры этого слоя способен компенсировать его немногочисленность. Интересно, что возникновение независимо мыслящей элиты казалось ему залогом оживления всех сторон российской жизни, в том числе и церковной. В 1868 году он писал: «Что бы ни говорили защитники папства, ей (церкви. – В.К.) не может принадлежать государственная власть, но по тому же самому она не может быть также и полицейским учреждением, не слабея в своем существе, не лишаясь своего духа. Ошибочно было бы думать, что церковь, опираясь на силу ей не свойственную, может в то же время сохранять в себе и ту силу, которая ей свойственна. Нет, одно из двух. Чем более церковь, как и всякое духовное дело, опирается на силу ей внешнюю, тем более бездействует она внутренне. Дух, без которого люди начинают обходиться, отлетает от них, и дело, лишенное жизни, подпадает под закон механизма. Истина только там, где есть убеждение в ней, где есть вера в ее силу. Если люди привыкают поддерживать свое дело механическими способами, то дело мертвеет в их руках, и они теряют веру в него».