Российский колокол, 2015. Спецвыпуск - [92]

– Ну, Верный, ты и дурак! Один стоишь на страже совхозного добра. Брось, дружок! Никто твоих стараний не оценит. Все равно все пропадом пропадет, а мы хоть бабок срубим.

Верный сильно смутился, ткнул парню морду в ладонь и, похоже, лизнул ее, вместо того, чтобы укусить, обидевшись на насмешку. Правда, его не только дураком, но и дружком назвали, да еще и свежую косточку поднесли. Тут задумаешься. И пес выбрал верный путь, наверное, поэтому его и звали Верным. Сбегал за костью и принялся ее грызть, равнодушный, как баран из монастырского сада.

Гагаузы взялись за дело, и к рассвету их фура была доверху завалена молодыми деревцами. Верный тявкнул пару раз вслед отъезжающей машине и побрел в сторожку, поскольку опять начинался дождь. От косточки остался только запах.

А я с тревогой думал: действительно ли гагаузы поехали рубить несчастных бабок, чтобы закопать их потом в землю, как говорила Нюра, или это такая шутка, понятная лишь тем, кто родился на Руси. Здесь слова часто обозначают не то, что кажется непосвященному. А реакции и поступки гиперборейцев – кстати, я почти сразу понял, что на Руси живут именно гиперборейцы, – вообще непредсказуемы.

Так, председатель вместо того, чтобы наказать Верного за нерадивую службу, обругал почему-то трудолюбивых гагаузов. Почему, мол, они не вывезли и срубленные деревца вместе с выкопанными. Будто не понимал, что дерево без корней уже ни на что не пригодно. А главное, к чему ругаться, когда гагаузов уже и след простыл? Потом без всякой связи закричал на всю теплицу:

– Ну, как тут моим Шмулевичам живется?

А как может житься шмелям на умирающих деревьях? За ночь листья наших кормильцев пожухли и свернулись в трубочки. Нектар еще сочился, но нам его не хотелось. Оставалось надеяться на Нюрин мед. Наконец председатель заметил неладное и крикнул раздраженно, крутя в руках поникшую ветку:

– Что с лимонами-то творится? Листья вянут, цветки осыпаются. Где вы все запропастились? Зина, Люся! Может, вы их не поливаете?

– Николай Иванович! Это апельсины! – выскочила из-за деревьев Люся. – Им полив излишний вредит, особенно в такую сырую погоду. А Зина заболела.

Тут и Нюра приковыляла с дальнего конца теплицы.

– Здрасьте, Николай Иванович. Это ж наша гордость – апельсины, за селекцию которых мы, – помните? – медаль получили!

– Кхе-кхе-кхе… – закашлялся председатель. – Тем более недопустимо небрежение… Кхе-кхе, они явно болеют. Кхе-кхе-кхе…

Люся неожиданно подскочила к председателю и принялась колотить его кулачком в спину, но тот вовсе не обиделся и сдачи не дал.

– Хватит, уже все прошло, это аллергическое. Мать в детстве лимонами с медом перекормила, – миролюбиво молвил он. – А шмели? Где плоды их трудов? Почему цветки осыпаются, не дав завязи? Может, с удобрениями переборщили?

– Какие удобрения, Николай Иванович? – дерзко заявила Люся. – Откуда их взять? Удобрения еще в прошлом году кончились. Вы что, забыли?

Председатель снова закашлялся, а Нюра сделала страшное лицо и дернула Люсю за рукав.

– Шмели трудились вовсю, – робким голосом проговорила она, как бы извиняясь и за Люсю, и за нас. – А листья скукожились и цвет стал опадать, когда гагаузы начали лимоны вырубать.

– Что за чушь?! – отшатнулся председатель, словно опасаясь, что работницы снова примутся его бить. – А где остальные? Где Зинаида, тьфу ты, забыл, что она болеет, а Федор где?

– Так они вчера еще захворали, когда гагаузы-то пришли… – пыталась объясниться Нюра, но председатель перебил ее:

– Дались вам эти гагаузы. Сами работать не хотите, так хотя бы за пришлыми проследили. Устроили чистый лесоповал. Они что, убрать за собой не могли? Как Мамай прошелся. А запах какой удушающий!

– Да мы думали, они еще вернутся, – совсем растерянно проговорила Нюра. – Приходим утром – теплица нараспашку…

– Вы что, уходите, теплицу не заперев? – вконец разозлился председатель. – Так у вас все шмели разлетятся. А может, уже разлетелись? Что вы мне тут зубы-то заговариваете!

Было видно, что ему надоело чувствовать себя виноватым и очень хочется во всем обвинить других. Но Люсю было не унять.

– Мы всегда запираем. Речь идет о соседней теплице, где работали гастарбайтеры, – с вызовом сказала она. – Видать, у них, за границей, нет воровства, вот они и оставили двери настежь, предварительно забрав все, что можно пересадить. Торопились, когда грузили, вот и намусорили.

На дерзкий выпад молодой работницы последовал неожиданный ответ. Председатель расхохотался.

– Ну, молодцы! – просиял он лицом. – Вот это подход к делу! Неужто на рынок повезут? Не к себе же домой! У нас-то всего навалом, вот и не бережем ничего. Ладно, придут рассчитываться, я им ничего не заплачу. Скажу, вы уже натурой свое получили!

Повеселели и мои добрые попечительницы. Чтобы снять с них всякие подозрения в ненадлежащем уходе за плантацией, я победно прожужжал над самым ухом председателя.

Тот обрадовался мне как старому другу:

– Явился – не запылился! Ну, что за красавец! А где твои братья Шмулевичи?

Люся дернулась было, чтобы что-то сказать, но председатель жестом остановил ее.

– Помолчи, Людмила. Шмелей оставляю под твою личную ответственность. Я в Германию на пару недель еду, по обмену опытом. Вернусь – проверю. И чтобы цитрусовые в порядок привели. Кто его знает, может, они действительно шок испытали. Подпитайте старым навозом, слава Богу, этого добра пока хватает.