Российский федерализм: парадоксы, противоречия, предрассудки - [4]

Единственными серьезными преградами для движения по русским равнинам можно счесть великие русские реки. Они почти везде имеют меридиональное простирание, с юга на север или с севера на юг, и тем самым текут как бы поперек исторической миграции русских с запада на восток. Однако реки эти издавна служили важнейшими транспортными осями и не столько тормозили миграцию, сколько помогали ей превратиться из тонкой широтной струйки в солидную полосу, развернутую в долготном направлении.

Монотонен и климат российской ойкумены. Разумеется, Поморье мало похоже на Кубань, это вполне очевидно, но где найти границу между этими "непохожестями"? Переходы на Русской равнине настолько плавны, что практически неразличимы. Если же двигаться в широтном направлении, то с трудом можно заметить хоть какие-нибудь существенные различия в экологической нише, вместившей российскую государственность.

Из всего этого следует, что громадность физических размеров России - не такой уж сильный аргумент в пользу неизбежности федерализма в нашей стране.

Культурный парадокс

Крупные по численности жителей государства обычно вмещают целую мозаику субкультур, районов и местностей. Это нередко случается даже в небольших по площади странах, вроде Грузии, а если страна побольше площадью, то в ней почти неминуемо возникает потребность в федеральном устройстве государства, чтобы отразить эти различия, дать им свободу, не допустить перенапряжения противоречий, которые могут взорвать государство.

Не то Россия. Русские на удивление мало отличаются друг от друга, даже если живут за тысячи километров. Их системы ценностей остаются в основном теми же на всём пространстве России, да и в "диаспоре" тоже. Более того, им присуще некое равнодушие к пространству (к границе, к месту, к расстоянию), и они словно не замечают, в какой обширной стране живут.

В этом смысле русскую культуру можно назвать "аспатиальной", то есть непространственной, - и это само по себе парадокс: как могло случиться, что такую гигантскую страну смог заселить народ, равнодушный к ее размерам? Ответ напрашивается: только такой народ и смог разлиться по таким громадным пространствам и при этом не потерять своей цельности (я бы сказал сильнее - монолитности).

Эта аспатиальность сильно помогала русским, когда они расширяли свою ойкумену, особенно когда они менее чем за век прошли насквозь всю Сибирь и вышли к берегам Тихого океана. Другое дело, что она сильно мешает им осваивать эту территорию, лишая их той особой привязанности к какому-то специфическому уголку своей страны, которая так характерна для почти всех европейских народов. Если русский хотел кардинально изменить свою жизнь к лучшему, то ему прежде всего приходила мысль сменить место своего жительства в поисках какой-нибудь страны Муравии. Это было тем более легко сделать, что везде в России было примерно так же, как и в родном селе или городе: та же природа, те же власти, примерно те же установки общественной и семейной жизни.

Поэтому, наверное, и распространено столь широко мнение, что русским федерализм просто ни к чему. Ведь главные различия в русском культурном быте - это различия, так сказать, вертикальные, между столицами, прочими городами и сельской местностью, а эти различия есть в каждой области или крае, их не втиснешь в федералистскую схему. У нас издавна сложилось резкое противостояние трех миров, трех укладов жизни, более того, - трех систем ценностей, и культурная пропасть между селом и городом была столь же широка, как и между городами и двумя столицами (иногда к ним присоединяли и Киев).

Горизонтальные же различия, различия между районами тут сильно ослаблены и нередко сводятся просто к тому, что в разных районах столица, города и сёла представлены в разных пропорциях. В горизонтальном, так сказать, измерении ослаблены не только различия, но и связи. Соседние области мало общаются друг с другом. Недаром наши административные границы так заросли лесами, что их можно различить на космических снимках по резкому упадку интенсивности землепользования. На этих границах размыкается сельская дорожная сеть; это легко увидеть на любой российской карте достаточного масштаба, и нет проще способа поразить ученого иностранца российской спецификой, чем развернуть перед ним карту нашей области (практически любой) и показать на это поразительное размыкание дорожной сети. Такое редко встретишь в Европе даже на государственных границах. Правда, в США учебниках географии таким размыканием нередко иллюстрируют барьерную роль границы между США и Канадой - так то ж государственная граница, а тут речь идет о внутренней, сугубо административной. При этом не существует никаких специальных запретов на пересечение областных границ сельскими дорогами. И если размыкание все же происходит, то оно отражает не умысел властей, а самоорганизацию общества в пространстве.

В этом глубинном свойстве русской культуры проглядывает еще один парадокс. Монолитный народ живет на своей однообразной территории под строгим присмотром центральных властей, - но живет на редкость раздробленно, замыкаясь в четко очерченные ячейки, которые гораздо больше общаются с Центром, чем со своими соседями. Но это парадокс во многом мнимый. Эти ячейки образуются не сами по себе, не в силу законов пространственной самоорганизации общества, а как раз из-за слабости этой самоорганизации, потому что представляют они собой чисто административные единицы. Как раз покорность русской культуры такому административному раскрою и отражает отсутствие в ней тяги к территориальному обособлению частей. Власти приходите самой выделять такие части ради удобства управления, и как только она это делает, российское общество равнодушно вливает в такие рамки все ипостаси своего бытования. Налицо феномен совпадения административно-территориального деления страны и ее общественного районирования.