Российские оригиналы - [11]

Привезли его без пятнадцати одиннадцать, а ровно в одиннадцать явился тот самый дружок с четырьмя бутылками пива (день был воскресный) и музыкальной табакеркой.

— Плюй в меня, — сказал ему Глюкин. — Я проиграл. Я всe проиграл!

Дружок плевать не стал, усмехнулся, откупорил пиво — и через полчаса они уже мирно сидели на балкончике, обсуждая разные жизненные и умственно-духовные проблемы, овеваемые ветерком и обдуваемые пылью от проносящихся внизу машин…

Роберт Ильич Глюкин — не самый типичный пример того типично российского типа, который можно назвать Дельцом-Самоуничтожителем, несложно было бы придумать что-то потипичнее и поярче, но я не раз уже говорил, что предпочитаю взять историю пусть не сильно в глаза и ум шибающую, зато из жизни.

Тип этот имеет давние исторические корни. И я даже не тех русских прожигателей жизни имею в виду, которые, кровью и потом заработав капитал, спускали его, бывало, в одночасье с помощью карт, женщин, цыган и шампанского в серебряных вeдрах. Нет, имелись и потоньше личности. Самый известный, конечно, это Савва Морозов, который на революцию, на собственную то есть погибель, деньги давал.

Потом, естественно, этот тип ушeл в подполье, в сферу криминальную, хотя тенденция сохранилась; кроме того, были ведь и дельцы не только от частного предпринимательства, но и, скажем, от науки, от искусства, от литературы той же, — и то там, то здесь вспыхивал синим пламенем представитель племени дельцов-самосожженцев, по неизвестным причинам пускавший на ветер нажитую репутацию, нажитые деньги и стремительно — и при этом в восторге гибельности! — падавший с верха сословной лестницы теоретически бессословного социалистического общества на самое его дно.

Во время наше он полностью возродился, обрeл новое дыхание и новые краски.

Основная примета этого типа всe та же: безудержная работоспособность, феноменально быстрый успех в накоплении материальных благ — и потрясающее умение обратить в прах эти блага за самое короткое время. Ну, если не все, то значительную часть — швыряя деньги, как грязь, направо и налево.

А может, корень — в исконном российском подозрительном отношении к богатству, которое всегда считалось (за исключением, может, наследных дворянских состояний — до отмены крепостного права) нажитым путeм неправедным? Может, в крови у русского человека понимание денег как греха, даже если он в Бога не верит (но в чeрта часто верит при этом)? — вот он и избавляется — не от денег, а от греховности своей, сам иногда того не понимая?

А может, не в деньгах тут вовсе и дело? Может, тут тонко Буниным подмеченная «вечная русская жажда праздника»?

А может, и праздник ни при чeм, а просто есть в натуре русского человека что-то наивно-ребяческое: так, в самом деле, дитe малое может кропотливо, пыхтя, час за часом (для ребeнка это подвиг!) воздвигать башню из кубиков или костяшек домино, чтобы сразу же после построения смахнуть еe одним движением шалой ручонки, заливаясь весeлым смехом, — и даже не в созерцании разрушения для него смысл, он просто не понимает ценности того, что сам сделал.

И я не понимаю! Сам взялся за эту тему — и сам ничего не понимаю!

Зачем я вообще всe это затеял? Оригиналы какие-то, типы какие-то… Кому это нужно в наше время? Ни славы, ни барыша! — а хоть и были бы слава и барыш — на кой они мне, если «Войну и мир» всe равно не написать, а на меньшее соглашаться не хочу… Не собрать ли мне всe понаписанное и не сжечь ли? — поскольку рукописи горят распрекрасно, особенно если керосинчиком плеснуть — на пустыре, сидя на ящике перед костерком, грея над ним озябшие от осеннего ветра руки, а душу — чем же ещe? — водкой! — и сидеть так до ночи с тихо-хрустальным восторгом покоя и понимания того, что опять всe впереди…

Е. ЕРЕПЕНЬ

(энциклопедия голубятника)

Третий, он же последний, этаж дома, в котором я живу, прозвали голубятней за то, что он деревянный, в отличие от двух основных, кирпичных. В единственную квартиру этого этажа-надстройки ведeт крутая лестница по внешней стене дома, ветхая, с недостающими ступенями, открытая всем ветрам, дождям и снегам. Живeт там старый человек Гуторьев Захар Климович, по прозванию, естественно, Голубятник. Живeт одиноко и гордо, философски. Мы с ним время от времени чай пьeм.

Встречает он меня всегда словами: «А, ерепень пришeл!» — и я на это прежде внимания не обращал, но вот занялся составлением энциклопедии, дошeл до буквы «Е» и выбирал, кого описать: Единомышленника, Еретика Верующего или Еврея, который у нас, конечно же, не национальность, а именно русский тип в русском его своеобразии. Тут-то и догадался наконец спросить, почему меня старик называет ерепень.

— Ерепень? — фыркнул Голубяник. — Это или надо знать — или знать не надо!

— Мне — надо.

— Умный сам поймeт, а дураку не объяснишь, — продолжал Голубятник изъясняться афористично и туманно.

— Меня интересует — это вы только мне кличку дали или есть тип такой?

— Не всякий тип — тип. Вон ещe ерепень! — ткнул пальцем в окно Голубятник.

Я посмотрел и увидел Пашку-Брымзу из дома напротив. Пашка безработный, то есть бездельный пьяница, но хлопотун. Не имея ни гроша денег, он ежедневно пьян — и при этом одет довольно чисто и даже, по слухам, у него бесплатная любовница есть. Чeрт знает, где он берeт на выпивку. То подкарауливает кого-нибудь, обаятельно выпрашивая взаймы без отдачи, то, смотришь, тащит огромный старый самовар в неподалeкий пункт приeма цветных металлов, то пакет электродов для сварки где-то раздобудет, ищет покупателя, то мчится, выполняя чьe-то поручение, — и вечно весел, энергичен, неунывающ. Во мне, пожалуй, такой способности к неунынию нет, но я, кажется, стал догадываться, почему и меня, и Пашку-Брымзу Голубятник объединил в один тип.