Российская Зомбирация - [42]

Как можно убедиться, прекрасный жизненный опыт можно извлечь даже из поджога церквей.

Еще до того, как я заметил под ангельским нимбом света стальную дверцу без ручки и железную пику рядом, с верхних этажей раздалось сумасшедшие, совершенно иррациональны крики. Так не будет кричать человек, если ему страшно, так не будет вопить людоед в ритуальной пляске, так не будет кричать кастрированный мужчина, так не сможет завопить рок-певец. Похоже на то, как если бы в звуковом эквиваленте выместили все непонятные мысли, бродящие у вас в голове.

Зомби вполне. Необузданно, непонятно, страшно.

И где-то вверху, через несколько железобетонных перегородок, топот ног. Признаться, я бы легче пережил татаро-монгольское нашествие, лучше бы пошел первым в атаку на узком горном перевале, сходил бы на концерт Алсу, попал в газовую атаку под Ипром или посмотрел Дом-2, но явно не это.

-Ох ты ж, мать!

Только что привело бешеных в такой экстаз? Бежали они явно наверх, а значит что-то почуяли, но... а если я не единственный участник этого шоу? Представьте, какой оргазм получат телезрители этого нелегального шоу по кабельному, когда один игрок добежит до укрытия и там запрется, а остальные будут ломиться к нему, умолять впустить, стучаться и скулить, пока из прохода не выметнутся отставшие мертвецы и не разорвут менее расторопных в клочья.

Пустить себе кровь было недолгим делом, как и забрать самый обыкновенный ключ.

Осатаневшие крики и хрипы раздались разочарованно вверху и, падая, как лавина, покатились ко мне, вниз. Одновременно что-то начало подниматься и снизу, как блевотина. В моих жилах застыла кровь. Это было довольно странно, так как я всегда считал, что кровь бежит по венам, а не жилам.

Несколько пролетов, скачущий потолок, зрачки телекамер.

Восьмой этаж, как его же повернутая цифра, на первый взгляд бесконечен - обласкан светом, но мрак нарастил по периметру резерв. Четыре лестницы в углах, как шахматные ладьи, введут вверх и вниз. А в центре долгожданное спасение: бетонный закуток, внутри которого есть дверь. Видимо там и есть мое убежище.

Огромными скачками я преодолел гигантское расстояние, чувствуя, что здесь бродили зомби. Ключ повернулся в замке легко и смазано, до последней секунды холодя меня ощущением того, что дверь не откроется.

Внутри, как тюремный карцер - место, чтобы мог стоять один-единственный человек. Просто нища, которые в средневековых замках занимали статуи в доспехах. Пустоты, как в коридорах Версаля, хотя я там не был. Решетка вентиляции, видеокамера и ручка с обратной стороны, чтобы захлопнуть за собой прочную дверь.

Все было до неприличия просто. Я опешил от такой легкости. Шум с потолка приближался, и по опыту я мог сказать, что ко мне движутся как минимум с десяток мертвецов. Я встал в кубрик и готовился закрыть за собой дверь, покуда издалека, из самого угла меня не потряс крик:

-Иван, подожди!

Ко мне, скатившись со ступеней, бежал перепуганный Фен, а за ним по пятам, стонали и шептались голоса преследующих его мертвецов.

Моя рука застыла на ручке двери.

Глава 9

Для Пульхерии Серафимовны Капустиной посещение Заельцовского кладбища, где она навещала могилку своей матери и ушедших в мир иной подруг, всегда было занимательным путешествием. Даже Колумб так тщательно не готовился к своим походам, как Пульхерия Серафимовна собиралась навестить родные могилки. Старушечья радость начиналась у нее с площади Калинина, в центре которой возвышался величественный, бетонный блокпост, когда она, выказывая недюжинную энергию, билась за место в душегубке белого ПАЗ-ика с оптимистичной табличкой "До Кладбища". Судя по количеству набившихся в салон старичков и старушек, название было явно с намеком и символичным.

В транспорте Пульхерия, освобождаясь от стариковского одиночества, заводила полезные знакомства, делилась способами пикирования помидоров, перечислением черных дат и болезней, которые обеспечили памятные события. Иногда она ругалась, если в салон затискивался какой-нибудь молодой хрыч, с постным выражением лица и не разделяющий оптимизм постоянного кладбищенского бомонда.

У белой, как полячка, но с византийскими куполами церквушки, стоявшей у кромки соснового леса, как кулич на блюдце, Пульхерия неизменно крестилась. Часто заходила внутрь, не забывая повязывать на голову платок. Хоть красота ее давно, уже лет тридцать как не могла навредить Господу Богу, привычку она блюла неукоснительно. При этом, она давно забыла про пост (если посмотреть немного по-другому, то многие пенсионеры круглый год блюдет строгий пост), дни православных угодников, и даже подойди к ней какой-нибудь одухотворенный юноша в рясе, да попроси Пульхерию прочитать ему православный символ веры, старушка бы посмотрела на него как на умалишенного и посоветовала бы поставить свечку за здравие.

К воротам громадного погоста, в утробе которого спала Янка Дягилева, неизменно подъезжали скромные похоронные процессии и безобидные грузовые газели, закупленные по гранду кладбищем. Катафалки и гужевые железные лошади двигались в конец кладбища, где в окружении светло-бежевых гор суглинка, разверзлись сотни и сотни, выкопанных экскаваторами ям. Эта часть кладбища была отведена под захоронения убитых или смертельно обглоданных зомбяками. Из соображений безопасности мертвецов предлагали сжигать, но вирусологи успокоили, что в мертвых людях, покусанных зомби и просто хоронимых живых мертвецов, нет новых и опасных инфекций, кроме уже знакомых человечеству.