Российская Зомбирация - [16]

-Привет, Ерема, - первой поздоровалась фигура низким отчетливым голосом, - как идут наши дела?

-Прекрасно! - рыкнул военный, снимая китель и протирая суровое лицо чистым полотенцем, - вечером на площади соберется тысяч десять, надо будет обеспечить дружинную охрану, а то вдруг парочка буйных заявится. Или здоровороссы провокацию организуют. Мы и так отхватили себе площадь для митинга чуть ли не силой! Люди добровольно рискуют своим здоровьем, лишь бы послушать меня! Они верят мне!

-Мне? - несказанно удивилась фигура.

Офицер поспешно поправился:

-Нам.

-Нам? - не менее удивленно вопросил не представленный человек.

Еремей сконфузился, плотно сжал мощные челюсти и ответил:

-Виноват, Вам! Они верят Вам!

Странная, совсем не по летнему одетая фигура, поднялась с пластикового стула и подошла к вытянувшемуся по струнке лидеру Партии Живых. Макушкой неизвестный доставал Волину до плеча, тем не менее, военный явно его побаивался.

Мягко шелестя, как ветерок на кладбище, заговорил незнакомец:

-Мне кажется ты, Ерема забываешься. Ты слишком много берешь на себя, а груз тебе явно не по плечам. Ты строишь из себя лидера, забывая, в чем настоящая причина того, что эти люди, - из-под одеяла взметнулась рука в белой перчатке и указала на дверь, - считают тебя спасителем и героем.

-Никак нет, Вам это кажется.

-Кажется? - воспрял голос, - когда кажется, креститься надо. Еще приносили клятвы на кресте, но в наше время это весьма ненадежный способ. Ты знаешь, что такое омаж, Ерема?

Тот сдвинул брови и проговорил:

-Это что-то из рыцарства?

-Совершенно верно. Это принесением вассалом клятвы верности сюзерену. Вассал обязуется подчиняться сюзерену, приходить ему на помощь по первому зову, за это сюзерен дарует вассалу защиту и покровительство.

Фигура медленно, как будто с трудом стянула с правой руки белую перчатку.

-Больше всего я не люблю предательства. Поэтому ты, Еремей, повторишь свою вассальную клятву. Заново принесешь мне омаж. Целуй.

И незнакомец протянул широкоплечему полковнику бледную, синевато-голубую трясущуюся руку, покрытую гноящимися, будто бубонная чума, струпьями.

Недолго думая, Еремей Волин, лидер популярнейшей Партии Живых, ветеран горячих точек, спортсмен и культурист, рухнул на колени и, схватив обеими руками холодную длань человека, покрыл ее множеством преданных поцелуев.

Глава 4

Дурное это событие сидеть в обезьяннике, еще гаже, если к тебе там клеится плотоядно облизывающаяся личность, но совсем хреново, когда от личности там остались одни сузившиеся, с расширенным зрачком, не реагирующим на свет, глаза.

-Это буйный! - ору я как футбольный фанат, - это же буйный, вашу мать!

Зомби состроил ехидную рожу, снова хвастался мелкими, акульими зубками.

-Су-у-уки! - ору я магическое ментовское заклинание, - су-у-ки!

Ты можешь обзывать ментов как угодно, выдумывать заковыристые оскорбления, грозиться отрезать им ноги, но только это загнанное, уличное ''суки'', действует безотказно. Им легче вызвать милицию, чем набрав на телефоне ноль-два.

-Су-у-уки!

Ввалился тот же жирный бурдюк, Куропаткин, смотрящий тупо, словно боров, не говорит, а рыгает:

-Те хлебало дубинкой завалить? Чё орешь?

-Это не овощ, а натуральный буйный!

Я посмотрел на мертвеца и... обомлел. Он вновь тихий, забитый, кротостью может сравниться с ягненком или с Иисусом с картины "Мадонны в Гроте". Только мне сейчас, блин, не до святых аллюзий.

-Сука? - не переспросил, а с вопросительной интонацией утвердил милиционер, - Сука? Су-у-у-ка! - многозначительно прошипел он и принялся тыкать меня под ребра дубинкой, вспоминая детскую фехтовальную секцию, а я прошлое школьной груши для битья.

Ну, к слову все так и было. Овощ с интересом наблюдал за тем, как его соседа избивают резиновой дубинкой с металлическим набалдашником (для более эффективной борьбы с мертвецами), скалился совсем как человек. Когда я рухнул на пол, больно ударившись о решетку, а из носа пошла кровь, то мертвец задвигал корпусом, поворачиваясь туда-сюда, и тупо посмотрел на меня.

Я знал, что это у овощей одно из высших проявлений удовольствия. Собаки машут хвостом, кошки мурлыкают, мужчины фапают, а они вон вращают из стороны в сторону торсом.

-И если с этим мертвым гондоном что-нибудь случится, - напоследок прошипел мент, - ответишь головой.

-А меня, человека, не жалко? От него же воняет!

-А что тебе, паразиту, сделается? Человек он это, везде выживет.

Вот не люблю этих комнатных философов, у которых мысли имеют форму той же комнаты - угловаты, с косыми углами (таджики плохо строили), и таким чувством собственной важности, что им можно мерить температуру Солнца - делений на шкале хватит.

-Говнюк, - прошептал я так тихо, что и сам не услышал. Зато на совести от такого самообмана мигом полегчало.

Полицейский ушел. Я присел на узкую, будто гладильная доска, скамью и принялся промокать куском стерильного бинта, целый рулон которого я подобрал в ныне не существующей Венгеровской больнице, выступившую кровь. Мне приходилось бывать в той поликлинике еще до Зомбикапсиса, она где-то в шестидесяти километрах отсюда. Я с уверенностью могу сказать, что сельский врач - это либо святой подвижник или бездарный троечник. Троечники в той свежее отремонтированной больничке, очень удивились неожиданной агрессии бабулек, которым осточертело торчать в очереди и они кинулись, скаля ставные челюсти, на прием без очереди. Больница стало большим склепом, ее до сих пор не восстановили.