Россия загробная - [23]

Когда Джон Фенимор Купер Дакоста с расцарапанным шипами лицом, кровоточащим глазом и съехавшим набок шейным платком выбежал из номера, Анна Вивальда все с тем же ледяным спокойствием насыпала в ладонь горочку белого порошка, поднесла руку к клетке, дала хомяку полизать кокаина, а потом сунула ему между прутьев решетки ломтик яблока, который хомяк осторожно взял в свои маленькие ручки и принялся закусывать… Некоторое время она с умилением смотрела, радуясь его аппетиту. Потом заказала по телефону бутылку бренди Veterano и соленые орешки и включила плазменную панель. Шли новости, она не понимала ни слова. Вдруг она почувствовала себя неимоверно и чудовищно усталой, так, словно в ней в это мгновение иссяк запас отведенных на всю жизнь сил. Зеленые стебли и розовые лепестки были разбросаны по ковру.

— Смерти больше нет, Хома, ты понял? — сказала она хомяку.

Хомяк внимательно глядел на нее из-за прутьев клетки.

— Это значит, мы будем жить с тобой вечно, вечно, вечно… и попадем в рай, Хомочка мой!

— Анечка, не волнуйся! Все будет хорошо! — отвечал хомяк, держась черной ручкой с крошечными пальчиками за решетку и улыбаясь ей с невероятной, глубоко проникающей в душу лаской. — Не плачь, пожалуйста!

Но она все равно заплакала.

Глава пятая

1.

Первый секретарь компартии Юрий Федорович Бурлак приехал в центр подготовки потусторонней экспедиции в семь часов вечера. В бумагах, электронной почте и даже в разговорах центр в целях конспирации именовался "объектом X". Объект Х был организован партией в подмосковном совхозе, который когда-то назывался совхозом имени Восемнадцатого партсъезда, потом был переименован в совхоз имени Двадцать пятого партсъезда, а затем превратился в совхоз-гигант "Подмосковный". У крыльца совхозного ДК "Елочка" стояли черные машины, за стеклянными дверями маячили фигуры охранников из частного охранного предприятия "Силовик", хозяин которого, бывший генерал МВД Нарыщенко, был членом ЦК. Первый секретарь вошел в двери и тяжелой походкой, роняя вес тела то на одну, то на другую ногу, отправился в помещение, которое из соображений секретности и боясь вездесущей прослушки было положено называть "Бойлерная". Бурлак умел не только значительно говорить, еще он был наделен даром значительной походки, так что даже когда он шел в туалет, фигура его сама собой выражала глубокую заботу о судьбах Родины.

— Ну, как там у нас идут дела, в Бойлерной? — спросил он, шагая в свете белых неоновых ламп, жужжавших под потолком. На стендах по стенам коридора висели детские рисунки, приколотые булавками. На дверях таблички: "Танцевальный класс Лебединое Озеро", "Изостудия Красное Солнышко", "Литературный клуб Юнармеец". Еще совсем недавно тут звучали звонкие детские голоса, но дети разошлись на летние каникулы, а в ДК в срочном порядке вселились очень серьезные люди в белых халатах. Оборудование выгружали и монтировали трое суток, и даже по ночам. Теперь подготовка экспедиции, которой предстояло перевернуть жизнь человечества, вступала в заключительную фазу. Но главное было не в том, чтобы сходить туда и обратно. Это смог и Чебутыкин. Главное — вывести оттуда Ильича. И фигура Бурлака на ходу выразила еще большую заботу о Родине.

— Они молодцы, — отвечал коммунистический академик Март Алхимов, возглавлявший центр подготовки экспедиции в загробный мир. Как коммунист старых, советских времен и атеистической закалки, академик Алхимов, конечно, не верил ни в какого Бога и считал человека вполне себе смертным. Но даже он не мог отрицать великого научного открытия Вермонта. Если науке удалось достать с того света Чебутыкина, значит, то, что мы считаем смертью, на самом деле не смерть, а только переход в новую жизнь, за которой последует смерть. Академик Алхимов ни в коем случае не хотел отказываться от смерти как свойства материи. За прошедшие две недели он уже набросал вчерне новую теорию поля, объясняющую, при каких условиях возникают туннели между догробным и загробным миром. — Никакого волнения. Железные нервы, железные люди!

— Как спали?

— Все трое спали отлично. Утром померили давление: у всех в норме и давление, и пульс…

И Бурлак, и Алхимов подумали о Гагарине. В день полета у него тоже был нормальный пульс. И спал перед полетом он тоже отлично. Все сходилось.

— Я говорю, не оскудела наша земля героями, — веско сказал Бурлак, шагая по коридору мимо клуба силовых единоборств "Толчок, рывок и жим". — Нет, не оскудела! Они вошли в белые двери небольшого зала, где прежде помещалась студия русского народного танца "Полюшко-поле". В конце зала, под закрытыми фанерными щитами окнами, стояли три кресла, привезенные сюда из Звездного городка. Конечно, все понимали, что отправиться на тот свет можно сидя и на табуретке, но Бурлак считал необходимым подчеркнуть символический момент. Эти кресла когда-то стояли в ракетных кораблях "Восход". И теперь они должны принять тела трех героев, отправлявшихся на тот свет с миссией, которую даже представить не мог Сергей Павлович Королев. "Вот как летит время", — с грустью, но и с гордостью за советскую — а какую же еще? — науку подумал первый секретарь.