Россия входит в Европу: Императрица Елизавета Петровна и война за Австрийское наследство, 1740-1750 - [12]

Фридрих тем временем, несмотря на сближение между австрийцами и саксонцами[18], одерживал победу за победой. Казалось, Мария-Терезия обречена; ей оставалась одна-единственная надежда — на то, что в войну вмешается Россия. Австрийская императрица согласилась признать за своей российской соперницей право на императорский титул и побудила Генеральные штаты империи (Reichsstände), последовать ее примеру; подобное признание, прозвучавшее из уст наследницы Габсбургов, изменило иерархию наций и правила старшинства[19]. Вне себя от радости, Елизавета сразу стала гораздо внимательнее прислушиваться к мнению представителей венгерской королевы. Бестужев, главный защитник австро-британских интересов^{64}, развернул пропагандистскую кампанию невиданной мощности: он рисовал императрице страшные картины близкого завоевания России войсками Фридриха, за которыми очень скоро последуют войска маршала Саксонского, некогда претендовавшего на курляндский престол, или армия Конти, имеющего виды на Польшу[20]. Напрасно Мардефельд и Дальон пытались опровергнуть эту клевету; за отсутствием официальных подтверждений их аргументы звучали малоубедительно. В конце 1744 года ни у того, ни у другого не осталось никаких надежд на поддержку со стороны Елизаветы и ее фаворитов.

Глава вторая. ИНТЕРЕСЫ «РАЗЪЯТОЙ ЕВРОПЫ» (1742–1744)

Елизавета Петровна переходит на сторону Саксонии и Австрии

Осенью 1744 года, хотя и не без потерь, австрийско-саксонские войска изгнали Фридриха из Богемии. В конце того же года Австрия, Саксония, Англия и Соединенные провинции подписали Варшавский союзный акт против общего врага, Пруссии, и — но только на втором этапе — против ее тогдашней союзницы Франции. Имени Елизаветы среди подписавших договор не было. Бестужев уже давно втайне делал все возможное, чтобы вовлечь Россию в эту коалицию, но никак не осмеливался открыто признаться в этом императрице. Тем временем, впрочем, он сумел убедить ее в необходимости провести демонстративную мобилизацию войск на западных границах империи^{65}. Фридрих воспользовался случаем и перешел от уговоров к прямым просьбам о помощи. В письме к «сестре» он изобразил себя спасителем Германской империи. Венгерская королева, писал Гогенцоллерн, «попрала законы, царившие в Германии», унизила императора, избранного законным порядком; он, прусский король, вмешался в дело ради того, чтобы установить «надежный и справедливый мир». Поддержав его, Фридриха, Елизавета Петровна будет способствовать всеобщему примирению в германской империи и вообще на европейском континенте^{66}.

Фридрих снова переменил распределение ролей; теперь он вообразил, что именно ему следует надзирать за порядком в Европе. Дипломатическое или. военное вмешательство российской императрицы, прежде всего предоставление 5000 человек вспомогательного войска, обещанных в 1740 году Анной Леопольдовной, восстановило бы, утверждал прусский король, спокойствие в Европе, умерило пыл Фридриха-Августа и Марии-Терезии. Весь мир, писал Фридрих (ведь конфликт французов и англичан распространился уже и на Америку, и на Индию), ждет, когда российская императрица «объявит о том, какой линии намерена она держаться в нынешних обстоятельствах». От нее зависит «восстановить всеобщий покой либо продлить войну»^{67}. Однако Фридрих совершил ошибку, слишком настойчиво упоминая о договоре, подписанном Анной Леопольдовной; таким образом он как бы признавал законность прав Брауншвейгского дома на российский престол и тем самым подвергал сомнению права Елизаветы^{68}. Ответом ему служило ледяное молчание; роль третейского судьи или посредницы утратила для российской императрицы всякую притягательность. Фридрих, испытав острое разочарование, решил выместить свой гнев на саксонском короле, чье вторжение в Богемию вместе с армией Марии-Терезии представляло собой, по мнению возмущенного Гогенцоллерна, самый настоящий casus foederis[21]; королева Венгрии и король Саксонии стремились «задеть» его, Фридриха, и, движимые «яростью, ненавистью и ревностью», натравить весь мир на прусское королевство[22]. Прусские войска были уже готовы захватить Дрезден: в глазах российской императрицы такой шаг выглядел недопустимым попранием прав народов. Вице-канцлер Воронцов подал Елизавете записку, в которой попытался отговорить ее от вмешательства в военные действия на стороне Саксонии; он ссылался на то, что Фридрих может истолковать подобный шаг как объявление войны[23]. Бестужев придерживался противоположного мнения. Мардефельд изо всех сил старался успокоить русских, Дальон смотрел на происходящее с деланным равнодушием. Все ожидали, на что же в конце концов решится императрица.

Французы не могли больше спускать Фридриху его выходки; не помышляли они больше и о союзе с дочерью Петра. Если раньше Людовик и его министры сулили Елизавете «славу», то теперь не считали нужным скрывать презрение к варварству, царящему в ее «так называемой империи» и стали искать способы нейтрализовать ее силой. Рассматривался даже вариант с вмешательством Порты — вечного сообщника в борьбе против Габсбургов