Россия в XIX веке (1801-1914) - [9]

В нужных случаях созывается общее собрание Совета. Во главе делопроизводства стоит "государственный секретарь", которым был назначен Сперанский.

{34}

4. Эпоха правительственной реакции в конце царствования Александра I. Аракчеев. Военные поселения. Вопрос о престолонаследии.

В 1815 г. окончилась долгая и трудная борьба с Наполеоном, в которой Александр принимал столь активное и горячее участие. "Весь запас твердой воли Александра, - говорит его биограф, - оказался истраченным на борьбу его с Наполеоном, потребовавшую высшего напряжения всех его духовных и физических сил, и ничего нет удивительного, что у государя проявилась крайняя усталость и душевное утомление" (Шильдер, IV, 4). Возвратившись в Россию, Александр возложил главную тяжесть трудов и забот по управлению государством на Аракчеева, а сам он в последние годы своего царствования больше всего интересовался в Европе - осуществлением принципов созданного им "Священного Союза", а в России - муштровкой армии и военными поселениями. Стремление довести армию до степени полного совершенства - на смотрах и парадах - принимало совершенно уродливые формы, - на маршировку с надлежащим "вытягиванием носка" обращали гораздо больше внимания чем на обучение стрельбе и вообще на боевую подготовку войск (Майор В. Ф. Раевский в 1820 г. писал своему другу об этой новой системе: "...учебного солдата вертят, стягивают, крутят, ломают, толкают, за- и перетягивают, коверкают... Вот и Суворов, вот Румянцев, Кутузов, ...всё полетело к чорту"... Правда, майор Раевский был лицом политически неблагонадежным, но вот свидетельство другого, весьма авторитетного лица, царского брата, великого князя Константина Павловича (который сам был усердным служакой гатчинского типа) ; в письме к ген. Сипягину цесаревич Константин писал (в 1817 г.): "...ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, что и толку не дашь... я более двадцати лет служу и могу правду сказать, даже во времена покойного государя (т. е. Павла) был из первых офицеров во фронте, а ныне так перемудрили, что и не найдешься". В другом письме Константин писал о гвардии: "вели гвардии стать на руки ногами вверх, а головою вниз и маршировать, так промаршируют"... (Шильдер, IV, 16-17). А в 1819-1820 гг. ген. Сабанеев писал ген. Киселеву: "у нас солдат для амуниции, а не амуниция для солдата"... "Учебный шаг, хорошая стойка,... параллельность шеренг, неподвижность плеч и все тому подобные... предметы столько всех заняли и озаботили, что нет минуты заняться полезнейшим" (Заблоцкий, Гр. Киселев, I, 83).).

{35} Вместе с этой "танцевальной наукой" в армии царила суровая дисциплина и применялись жестокие наказания. За нарушение дисциплины, за неисправность во фронте или в одежде виновных "прогоняли сквозь строй" через 500 или через 1 000 человек, по одному, по два раза, а за серьезные провинности до шести раз. Эта жестокая и отвратительная система наказания состояла в том, что выстроенные в шеренги солдаты должны были играть роль палачей - бить "шпицрутенами" (это были толстые и гибкие прутья) своих "провинившихся" товарищей (Конечно, телесные наказания применялись в то время не только в русской армии, и само немецкое название "шпицрутен" свидетельствует о том, что русские заимствовали этот метод наказания у более цивилизованной Европы.).

В некоторых случаях эти истязания заканчивались смертью "преступников". В октябре 1820 г. (когда Александр был заграницей) произошла знаменитая "семеновская история", которая еще более усилила реакционное настроение Александра: солдаты любимого царем лейб-гвардии Семеновского полка, выведенные из терпения мелочными придирками и жестокими наказаниями недавно назначенного полкового командира полковника Шварца, оказали непослушание начальству и потребовали удаления Шварца; в результате "зачинщики" были подвергнуты жестокому телесному наказанию, а весь личный состав полка офицеры и солдаты были распределены по разным армейским полкам (Семеновский же полк был сформирован наново из офицеров и солдат нескольких гренандерских полков).

Последние годы жизни Александра получили название "аракчеевщины". И современники и историки (разных направлений) согласно рисуют картину всемогущества Аракчеева. В это время, после 1820 года, Александр {36} окончательно отказался от планов сколько-нибудь широких реформ в государственном управлении, и ему нужны были теперь не смелые реформаторы, а преданные слуги, исполнители приказаний и охранители существующего порядка, на которых он мог бы вполне положиться. А таким именно и был Аракчеев, с его административным талантом, с его трудоспособностью, с его личной честностью (он не был казнокрадом, как были весьма многие) и, главное, с его "собачьей преданностью" государю (Вигель называл его "бульдогом", всегда готовым "загрызть" царских недругов).

В эти годы все дела государственного управления, не исключая даже духовных, рассматривались и приготовлялись к докладу в кабинете Аракчеева, - ..."в это время он сделался первым или, лучше сказать, единственным министром" (Шильдер); остальные министры были лишь покорными исполнителями его указаний. Немудрено, что всё преклонялось и трепетало перед суровым временщиком - "передняя временщика сделалась центром, куда с четырех часов утра стекались правители и вельможи государства" (Довнар-Запольский). Университеты и академии избирали Аракчеева своим почетным членом (Нужно, впрочем, заметить, что низкопоклонство в эпоху аракчеевщины всё же далеко не доходило до безграничного раболепства сталинской эпохи, а иногда смелые люди даже публично бросали суровому временщику дерзкие вызовы. Так, в 1820 г. в журнале "Невский зритель" появилось стихотворное послание К. Рылеева "К временщику", которое начиналось довольно выразительными словами: