Россия в неволе - [10]

– Кто проиграл?! Если бы мячик не рассыпался, мы бы догнали!

– Я может, плохо слышу? – встрепенулся Волчара. – Или не ясно выражаюсь? В сослагательном наклонении ничего не бывает, кукусик! Если бы мячик не рассыпался… Если бы у бабушки был хрен, то она была бы дедушкой, понял? – нога действительно распухла. Проблема была в том – что это? вывих, трещина или перелом? – диагностировать в условиях хаты было очень сложно. Плюс ко всему, если пойдешь в санчасть, – потом могли пойти объяснительные, запрет на игру в футбол, ограничения по прогулкам, худшие маленькие боксы – реально можно было хату подвести, а зеки очень сильно, прямо болезненно реагируют именно на такие мелочи.

– Так, хрен мамин. Завариваешь чай, а потом стираешь мои носки!...

Лёха не различая серьезного и жёсткого стёба, надувается:

– Я заваривать не буду.

– Ну что ж, хрен мамин, – спокойно наматывает Волчара бинт на щиколотку. – Берем сегодня шапку и складываем туда бумажки с погремухами. Надо же как-то тебя величать, великосветского гадёныша. Предлагаю сразу – Лёха-Измена!

Волчара большой, похожий на волка из знаменитого мультика про пса-недотёпу, – характером, фигурой, повадками. Когда разговаривает, то по привычке вытягивает губы трубочкой, говоря слегка в нос – всегда слегка небритый и ленивый, неспешно, косточка за косточкой съедающий любую пищу – что копченую курицу, что неопытного ягнёнка, который виноват уже тем, что хочется Волчаре кушать. Лёха и впрямь напоминает то ягненка, то барана – французская кровь сворачивается быстро, и на круглом Лехином лице практически постоянное выражение – обиженного недоумения – а я-то что? Недавно побритый наголо – Лёха всех стрижет, а его обкорнать как водится некому – но его пушок по сравнению с красивым серебристо-соломенным подшёрстком слегка побритого Волчары – тоже контрастно оттеняет ситуацию: волк-заяц, хищник-жертва, человек-невменяшка, неопределившаяся по жизни:

– Я не измена! Какая я тебе измена!

– Не тебе, а вам, Александр Николаевич для кого-то, между прочим, – Волчара радуется: поймали мыша, и едят не спеша. – Захочу, окрестим тебя Вторяком или Сырком, если это будет продолжаться.

– Что продолжаться? – Лёха тоже весь вытягивается от негодования.

– Сына, не сворачивай мне кровь, грёбаный стыд! Что ты мне на каждое слово – поперёк два говоришь?

Хмурый не ходил играть в футбол. Он только проснулся, лежал на верхней шконке, кубатурил – скоро по этапу, надо готовиться. Решил вмешаться в этот в сущности пустой спор: – Да живи ты, кем жил, ходи необоснованный!..

Лёха стал на два фронта пустомелить, и Волку, и Хмурому:

– Я говорю на каждое слово? Я не говорю на каждое слово! Я не обоснованный? Я обоснованный…

Волчара распалялся, Хмурый пустил кольцо дыма вверх, в уже, казалось бы никогда не рассасывающейся камерный смог, особенно ощущаемый после прогулки, пропитанный то ли мочевиной, то ли селитрой, то ли каким-то неизвестными табачными добавками, которые способен выдержать только русский. Хмурый пустил в потолок ещё одно облачко, и предложил: – Есть же хорошие погонялы – Дубина, Балбес, Лёха-Балбес, нормально?

Лёха взвился: – Совсем охренели!..

– Что-что? По вольному заговорил? Ты кто вообще? А, ну стоять! Расслабуху поймали? А ну Молдаван, Сирота, Аблакат, на сцену! Что, все охренели? Встать живо. Знаешь, что такое охренеть? Это превращаться в хрен! Кто тут превращается в хрен? Вы, я смотрю, с трудом догадываетесь о реальном положении вещей, – Волк построил, заставил встать на свободный пятак в хате молодых, а сам сел за общак, налил себе, поучая их, чаю и теперь шарил в недрах общака в поисках сахара, – Вот, ё-моё, а где пайка? Где пайка, я спрашиваю? Я уходил на футбол, ещё не пил, Хмурый только проснулся, а сахара уже нет! Где он, я спрашиваю! Дело не в пайке, а в том, что её нет, потому что какая-то чайка втихаря спокойненько налил чаю, положил как привык сахару, и не думая об остальных, просто закинул себе в топку… Что, я не прав?

Молодёжь стоит, молчит. Лёха бормочет, – Я тоже не пил, а видел как дорожники пили, Остап оставался…

Хмурый, не поймёшь, серьезно или тоже нагоняя жуть... – За пайку можно и из хаты вылететь… Или к Покеру пойти. Покер есть, будет ещё и Поттер. Давай, Лёха, тебя Поттером назовём: Поттер! Гарри Поттер!.. Почти Бонд… Джеймс Бонд!..

Наверное, в это же самое время, когда Волчара с Хмурым разделывали молодого, следователь в далеком поселке, ведущий дело Волка (на него, кроме города, взяли и из ничего создали делюгу в районе) – отодвинул в сторону лист с ознакомлением с делом, 217-ю, под которой не было его подписи, пусть простенькой, Волчьей, но какой-никакой – собственной. Потом поразмышлял, прикинул – это надо ехать в город, в СИЗО, искать Волка, поскольку ИВС на ремонте и его не вызовешь – несколько дней проводить в дорогущей городской гостинице, а если денег не дадут на командировочные – упасть где-то в углу у своих, стесняясь и стесняя других. Нет, – вновь придвинул лист к себе, пару раз черканул в воздухе, примериваясь к подписи Волка в предварительном объяснении, и легко подмахнул. Получилось похоже, довольно похоже. Настолько, что судья не будет канителиться с ходатайством Волка о недопустимых доказательствах. И даже если оно и будет, то легко будет съехать, что мол в интересах следствия, поскольку это рецидив, раз наше общество, наш хозяин поставил задачу, раз проверка из Генеральной втихомолку советовала: крепить, крепить, будут жалобы – прикроем… И положил этот лист в папку. Всё. Можно её в суд. А самому домой – сегодня пельмени. Не забыть взять майонез.