Россия в глобальной политике. Новые правила игры без правил (сборник) - [3]

Многие тогда обращали внимание, что в выступлениях президента и официальной риторике заметны аллюзии, отсылающие к взглядам Александра Солженицына. Не только в том, что касалось консервативно-традиционалистского крена, но и с точки зрения культурно-политического ареала. Евразийский союз, состоящий из России, Белоруссии и Казахстана и нацеленный на членство Украины (остальные страны никогда не считались приоритетами) почти буквально воспроизводил тот «русский мир», который Солженицын описал в статье 1990 года «Как нам обустроить Россию».

Майдан взорвал выстроенную картину. Внешний агрессивный мир вторгся во внутренний, заставив в пожарном порядке латать прорехи и выстраивать новую линию обороны. Но он же дал жизнь другой версии «русского мира» – агрессивно-защитной, пытающейся скомпоновать свое новое пространство уже не из того, что кажется его естественными составляющими, а из осколков. И вместо стройной картины получилась кровопролитная междоусобная война и «Минский процесс» с непонятной конечной целью на фоне усугубляющейся внешней обстановки.

Главная задача – тем или иным способом обезопаситься от наступающего со всех сторон окружающего мира – осталась. Не только и не столько в конкретном украинском случае, но и в целом – в условиях глобальной экономики и тотальной коммуникационной среды. После почти четверти века перемен Россия «зависла» между двумя состояниями. Она так и не стала равноправной частью мировой экономики, она не извлекает полноценные дивиденды из глобализации, как, например, Китай. При этом Россия интегрировалась в нее в достаточной степени, чтобы испытывать на себе все потрясения на мировых рынках и внешние воздействия. Промежуточная ситуация тяготила всех – и сторонников более глубокой интеграции, и приверженцев более изолированного развития. Рост политических рисков, связанный с объективным ухудшением международной обстановки во втором десятилетии XXI века, заставил сделать выбор в пользу второго варианта – «отсоединение» (насколько возможно) от глобальных процессов.

Новации 2012–2013 годов – от кампании по национализации элит и деофшоризации до противопоставления русского идейного набора западным ценностям – подготовили почву для разрыва, катализатором которого стал кризис на Украине. Санкции, а потом и валютный обвал сцементировали результат. К концу года Россия отгородилась от Запада забором из политической неприязни, военной боеготовности, идеологического отторжения и курсового перепада, делающего экспорт из Европы крайне невыгодным.

Процесс сопровождался активизацией дипломатии и внешнеэкономической деятельности на незападном направлении, тем более что Азию президент России объявил приоритетом на весь XXI век еще до взрыва на Украине. Однако ментальной переориентации с Запада на Восток так и не случилось, тем более не произошло прорыва в сторону какого-то лидерства в незападном сообществе. В этом отношении показательна та самая Валдайская речь, в которой мир за пределами Америки просто отсутствует, весь пафос обращен к ней.

Один из наиболее часто употребляемых афоризмов о российской внешней политике принадлежит канцлеру Российской империи Александру Горчакову и относится к периоду после Крымской войны: «Россия не сердится, Россия сосредотачивается». Так, кстати, называлась и одна из предвыборных статей Владимира Путина в 2012 году.

Первая часть высказывания сегодня неприменима. Россия очень сердита на Запад. Его триумфализм после холодной войны завел в международный тупик не только себя самого, но и весь мир, ситуация в разных его частях все чаще напоминает шахматный цугцванг. А вот со второй частью можно согласиться. Россия действительно пытается сосредоточиться, замкнувшись в себе, чтобы понять, какая она сейчас и главное – какой хочет быть в будущем. Понимания пока нет, все силы фактически ушли на замыкание с параллельным ведением арьергардных боев.

Если согласиться с тем, что Россия занималась не экспансией, а отгораживанием, то результаты отвечают ожиданиям. Запад помог. Россия дальше от западной системы, чем когда-либо, минимум, за 20 лет. Прежняя модель «стратегического партнерства», основанная на встроенном неравноправии (Россия – подмастерье) и взаимном лицемерии, невосстановима, как бы ни развивались события на Украине. Экономические возможности, с ней связанные, закончились, какие появились взамен – еще только предстоит понять. Начинать придется не с чистого листа, а с изрядно исписанного – в неблагоприятных условиях давления с Запада и выжидательного интереса с Востока – что, мол, русские предложат теперь, когда их припекло? В активе – население, мотивированное первым за многие годы приращением территории, а не ее потерей, и по-прежнему довольно невнятный и спотыкающийся по всему миру Запад.

Но ответа на вопрос, стоявший в начале этого бурного года, – какой хочет быть Россия и какая модель развития приведет ее к успеху, по-прежнему нет. И ближе к нему мы, пожалуй, не стали. Сосредоточенная империя, повернутая прежде всего в себя, – это опять промежуточное состояние.

Эпоха, когда Россия более или менее явно подчеркивала свое отличие от Советского Союза и пыталась выстроить качественно иные отношения с его противниками, закончена. Советский ренессанс невозможен, однако Россия больше не противопоставляет себя советскому периоду, отказываясь от той модели самоидентификации, которая появилась после распада СССР. Это парадоксально, ведь все руководители современной России стали таковыми только благодаря исчезновению Советского Союза. Сохранись он – практически никто из них и близко не подошел бы к своему нынешнему уровню. Впрочем, после революции 1991 года прошло уже 23 года. Тот же срок отделял Октябрьскую революцию, которая смела Российскую империю, до момента, когда руководитель СССР, сам – порождение этой революции, по сути, отказался от революционного идеологического курса в пользу геополитической экспансии и восстановления имперских позиций. Русская история заходит на новый круг – но как будто не всерьез, не ставя ясных целей. И происходит это в мире, который в целом и сам не понимает, куда он движется.