Россия (У окна вагона) - [11]

Конечно, насчет "гражданских свобод" и посейчас в России дело обстоит более чем скромно. Но ведь на то -- сложные исторические причины. Их не изжить напыщенной проповедью. Это понимает квалифицированная интеллигенция, умудренная опытом протекших лет.

Не будем замалчивать факта: она переносит нынешний режим не без душевных страданий. Особенно ей трудно без свободы слова, без свободы научного исследования. Можно и должно сочувствовать этим страданиям. Но нужно согласиться: они осмысленны и... в известной мере заслужены. Они посланы для вразумления и исправления.

У Макса Штирнера есть один циничный, но меткий афоризм:

-- Предоставьте овцам свободу слова: все равно, они будут только блеять.

Слишком долго наша интеллигенция исповедовала и проповедовала "оппозицию, как мировоззрение", чтобы не пришла Немезида. Видно, слишком уж односторонне и однообразно пользовалась она своей относительной свободой, раз история подшутила над ней такую неслыханно злую шутку. "Довольно-де блеять о высшей политике". Пусть, мол, теперь статистики вместо того, чтобы свободно обличать язвы существующего строя, прилежнее займутся подсчетом цифр для Госплана. Тут у них полная свобода слова устного и печатного.

Это цинично? -- Пожалуй. Это должно быть и будет изжито? -Разумеется. Но не будем прикрашивать уроков жизни, чтобы не заслужить от нее еще более обидных предметных уроков. Разве не поучительно видеть ныне какого-либо знакомого забияку из "политической оппозиции" за кропотливой и мирной работой в госучреждении, кооперации, банке? Его уже почти и не узнать: стал куда деловитей, обстоятельней, толковее. И, главное, скромнее. Необходимо коренным образом переломить старорежимную интеллигентскую психологию с ее "политическим монодеизмом" ("Вехи"). Дело большое, для него требуется время. И сильные средства.

Конечно, некоторые индивидуальные жизни коверкаются в этом суровом и сложном процессе, -

-- Я могу быть хорошим приват-доцентом, а меня заставляют быть плохим делопроизводителем! -- с горькой иронией говорил мне один из умных и милых моих друзей по университету.

Он прав. Но кто же виноват, что нас с ним угораздило не во-время уродиться русскими приват-доцентами права!.. Мир не увидит пары или двух пар лишних диссертаций о Бенжамене Констане, Спинозе, или праве veto в западных конституциях, но зато узрел одного посредственного делопроизводителя госучреждения в Москве и одного посредственного "работника на транспорте" в Маньчжурии. Потерял ли он что-либо от того?.. Для нас двоих быть-может это и потеря, но все же не будем чересчур насиловать перспективу. Всякое время имеет свою логику. Попробуем понять ее и смириться перед ее смыслом. Тем более что, готовясь к несостоявшимся диссертациям, мы успели-таки в умных книгах вычитать один неплохой философский девиз:

-- Amor fati...

7-го августа.

Иркутск. Сейчас трогаемся дальше. Сижу у окна один, -- француз остался в Иркутске. Сердечно простились.

Вокзал. Сколько воспоминаний!.. Уличный бой... "На посту" до последней минуты -- с погасшей верой, ясным сознанием обреченности... Падение, бесславное, чадное, безнадежное. Нелегальное положение... Бегство... Вот тут же ехал в спасительном "бесте" -- дабы в безопасности, в эмиграции свободно крикнуть о "примирении", -

Божий Бич -- приветствую тебя!..

Едем. Вид на город. Красив, есть что-то от Москвы даже. Собор: темный с малиновым отливом. Ангара. Низко стелется рваная вата облаков...

...Город позади. Островки, покрытые зеленью и многоточиями желтеньких цветов. Стальная прозрачная вода; видны мхи и камни дна... Группка солдат с пулеметом. Бравая выправка. Еще... Маневры что ли? Долой милитаризм, -- да здравствует "военизация"!..

Это есть наш последний

И решительный бой...

Впереди -- темный силуэт горы, разрезанный светлым, белесоватым облачком. Туман над водой. Поселок. Водокачка, станция: Михалево (9 ч. 15 м. утра).

Дальше. Суровый, угрюмый даже пейзаж. Все серо, пасмурно. Сера река, сер туманный воздух, серы облака, зелень и та подернута серою пеленою. Низко ползут облака, сливаясь вон там с кусками туманов... Запах свежего сена... Сторожка... Лес, лес... Змеей извивается поезд... Фабричная труба с дымком, рядом церковка маленькая ютится... Рукава, островки... Дождь... Словно дымовая завеса... Белая, молочная мгла, -- Ангара во мгле, "Россия во мгле"...

На фоне хвойной горы два яруса туманов... Ширь... Вода, вода. Конец Ангары.

Байкал. Останавливаемся. Станция (10 ч. 20 м.).

Разумеется, купил хариуса копченого. Все, как прежде. Продают весело, покупают тоже. Кажется, весь поезд -- у окон. Трудно сегодня будет отвлечься от окна...

Байкал. Прекрасен. Прекрасен и такой, серый, свинцовый. Направо, впрочем, на небе голубые клочки... Там и тут -- огромные, сероватые чайки. Вдали не видать линии горизонта -- вода сливается с небом. Тихо на воде, гладь.

Славное море, священный Байкал...

Помню, ехал здесь с Таскиным в конце ноября 19 года из омского Иркутска в семеновскую Читу. Тогда были дни зенита ее величия. Обняв Восходящее Солнце, с улыбкой снисходительного презрения смотрела она на бьющийся в предсмертной агонии Иркутск, на поезд "Буки" (поезд Колчака), заброшенный в снежных сибирских пространствах: "сами мол, виноваты"...