Россия (У окна вагона) - [10]

Конечно, я этим отнюдь не хочу сказать, что отдельные представители западного сменовехизма персонально утратили право на уважение. Совсем нет. Я говорю о движении в его целом.

Вместе с тем, я убежден, что объективно исторически и коммуноиды тоже имеют свой смысл, своей мимикрией приносят пользу. "Страсти индивидуумов" удачно используются логикой истории. Каждому свое. В процессе обмирщения коммунизма -- как же обойтись без коммуноидов?..

Но довольно о них: dixi et animum levavi. Среди других попутчиков успел прикоснуться к среде литераторов-беллетристов. Если угодно, тоже некоторым образом коммуноиды. Только у них это выходит как-то проще, естественнее, безобиднее. Ведь они же не политики, не идеологи. "Сочувствуют революции", занимаются "целевой" литературой, фиксируют момент. Сейчас, по причине деревенской ориентации, особый спрос на деревенские темы. Пишут, потрафляют смычке... Дети рафинированного декаданса, уже раз настраивавшие свои лиры на рабочий лад, теперь они их перестраивают на мужичий. Но и это, в общем, не вредит; напротив, разнообразят технику, расширяют кругозор, приближаются к быту. Пригодится. Одновременно пишут кое-что и "для души".

Хорошо работает и литературная молодежь. По-прежнему стиль -богемный. Одни флиртуют с революцией, другие и впрямь в нее влюблены кипучей юношеской любовью, третьи норовят вступить с ней в брак по расчету. Влюбленные дуются на нэп, ревнуют к нему революцию и жеманно повторяют за Асеевым, -

Как я стану твоим поэтом,

Коммунизма племя,

Если крашено рыжим цветом,

А не красным, время?!..

Шумят и плодятся мелкие распри маленьких литературных школок. По большей части, оспаривают друг у друга право на революционность, на новаторство, на "антимещанство". В этой насыщенной атмосфере формируются и зреют некоторые бесспорные таланты. Созреют -- и сбросят "школьничество", как детскую рубашку. Кое-кто из них уже и сбрасывает ее: взять хотя бы Есенина...

Словом, жизнь кипит. Нельзя отрицать, что кризис жизни дал литературе мощный импульс. Долго она будет переваривать переворот. Ясно при этом, что реально, объективно осознать революцию удастся не революционной, я пореволюционной литературе... Вероятно, она уже зарождается, вынашивается теперь в подсознательных интуициях попутчиков, да и не только попутчиков.

Теперь об "интеллигенции просто". Она много забыла и многому научилась. Она стала "служилой", спецовской по преимуществу. Служит за совесть, "лояльно" -- "сотрудничество" уже давно перестало быть проблемой.

Но, служа, отнюдь не умирает духовно. Она интенсивно живет, размышляет, наблюдает, проделывает большую работу мысли. Только эта работа не воплощается в журналы, газеты, мало объективируется вовне:

-- Но зато в сердцах пишутся томы!

Невольно вспоминаются тридцатые и сороковые годы прошлого века. Как и тогда, общественное сознание ушло в маленькие домашние кружки, где за чаем ведутся долгие беседы о сегодняшнем дне, о завтрашнем, о будущем России, о русской культуре, о Европе, американизме и т. д. И за этими беседами услышишь и вдумчивые анализы, и полеты изящной фантазии, и философию пережитого, и зачатки каких-то грядущих идеологий. Духовный облик интеллигенции стал гораздо содержательнее, глубже, интереснее.

На поверхности -- официальные каноны и догматы революции. Диктатура этих догматов и канонов. Так нужно. К ним привыкли, их не оспаривают, и в служебные часы они автоматически приемлются к руководству.

Но, разумеется, они не могут загасить исканий, устранить сомнений, пресечь рефлексию. Однообразие утомляет. Повсюду, даже и в нетренированных мозгах, подчас рождается потребность обойти догмат, "своим глупым разумом пожить". Сами каноны для своего вящщего торжества временами жаждут критики: не отсюда ли и периодические диспуты советских златоустов с опытно-показательными "идеалистами", священниками, буржуями?..

Вне служебных часов, вечерком, за чаем, когда нет принудительных норм мысли и предуказанных форм слова -- так хорошо, плодотворно беседуется. Проверяешь себя, многое уясняется, многое передумывается, раскрывается, углубляется. Так и живут "двойною жизнью".

Старая интеллигенция переродилась: "интеллигентщина" в ней приказала долго жить. По иному воспринимает она окружающее. Совсем иной стиль. Только раз или два в беседах пахнуло на меня былым радикализмом, благочестием "Русских Ведомостей". Но это уже нечто ископаемое даже и среди откровенных, подспудных "зачайных" собеседований...

Не без юмора вспоминают об Иване Александровиче Ильине, до самой своей высылки не покидавшем позы обличителя и пророка:

-- Нельзя же вечно обличать. Нельзя же вечно произносить Rede an die russische Nation. Под конец он стал всем несносен, несмотря на свои таланты и достоинства. Все от него устали. И, грешным делом, облегченно вздохнули, сердечно распрощавшись с ним на вокзале: после его отъезда куда легче и проще стало...

Это признание одного из очень известных московских интеллигентов -- прекрасный психологический документ. Догмат "непримиримости" в русских условиях стал фальшивым и бессмысленным уже в 21 году. Его можно было спасать лишь своеобразным моральным гипнозом, психическим насилием. И он прочно перекочевал за границу, где нетрудно разгуливать на пустейших обличительских ходулях и хранить белоснежными ризы андерсеновского короля.