Россия при старом режиме - [10]

Рассмотрев хозяйственные и демографические последствия обстоятельств России, мы можем теперь перейти к последствиям социального характера.

Во-первых, надо отметить, что российская география не благоприятствует единоличному земледелию. Видимо, существует некое общее правило, согласно которому северный климат располагает к коллективному ведению хозяйства: «Все указывает на то, что поля, лежащие на севере, обрабатывались людьми, смотревшими на земледельческий труд как на коллективное предприятие, тогда как поля юга возделывались теми, кто был полон решимости отстоять самостоятельность и свободу действий каждого земледельца на своей земле» [R. Dion, Essai sur la formation da paysage rural francais (Tours 1934), стр. 31 цит. в Michael Сonfinо, Systemes agraires el progres agricole (Paris — The Hague 1969). стр. 415.]. Тому много причин, однако в конечном счете все они связаны с краткостью периода полевых работ. Если работу, на которую у X человек уходит Y дней, делать за 1/2 Y дней, понадобится уже 2Х работников; то же самое относится к тягловым животным и сельскохозяйственному инвентарю, используемому этими работниками. Тот непреложный факт, что полевые работы в России приходится проводить за четыре-шесть месяцев (а не за восемь-девять месяцев, имеющихся в распоряжении западного фермера), заставляет трудиться весьма напряженно и совокупно использовать людские и материальные ресурсы и домашний скот. Русский крестьянин-единоличник, обрабатывающий землю вместе с женой и малолетними детьми, да с одной-двумя лошадьми, просто не в состоянии справиться с работой в климатических условиях лесной зоны, и ему не обойтись без помощи женатых детей и соседей. Необходимость трудиться сообща не так велика в южных областях России, что объясняет, почему в дореволюционное время большинство единоличных хозяйств — хуторов находилось на Украине и в казацких областях.

Коллективный характер русского земледелия оказал влияние на структуру крестьянской семьи и деревенской организации.

Традиционным типом крестьянской семьи, преобладавшим в России еще столетие назад, была так называемая большая семья, состоявшая из отца, матери, малолетних детей и женатых сыновей с женами и потомством. Глава такой группы (обычно отец) звался «большаком», или хозяином. После его смерти семья обычно разделялась на более мелкие семьи, хотя иногда случалось, что после смерти или выхода из строя отца сложная семья продолжала существовать в прежнем виде под началом одного из братьев, избранного на должность большака. За главой семьи — большаком, оставалось последнее слово во всех семейных делах; он также устанавливал порядок полевых работ и проводил сев. Власть его, первоначально проистекавшая из обычного права, в 1860-х гг. была узаконена волостными судами, которые в семейных спорах предписывали подчиняться его решению. Все имущество находилось в совместном владении. В экономическом смысле такая семья обладала громадными преимуществами. Большинство понимавших толк в сельских делах полагали, что полевые работы в России лучше всего выполнялись большими семьями и что качество крестьянского труда в значительной степени зависело от сметки и авторитета большака. И правительство, и помещики делали все от них зависящее, чтобы сохранить этот институт, — не только из-за его очевидного воздействия на производительность труда, но и поскольку он давал им определенные политические и социальные преимущества. Как чиновники, так и помещики предпочитали иметь дело с главой семьи, нежели чем с ее отдельными членами. Затем, им по душе была уверенность, что если кто-либо из крестьян почему-то (например, из-за болезни или запоя) не выйдет на работу, о нем; позаботятся родные. Отношение самих крестьян к такой семье было более сложным. Они, несомненно, видели ее экономические преимущества, ибо стихийно сами пришли к ней. Однако им не нравились трения, неизбежно возникавшие при жизни нескольких супружеских пар под одной крышей. Они также хотели вести свое собственное хозяйство. Получив свободу в 1861 г., бывшие крепостные начали выделяться из большой семьи, распавшейся таким образом на свои составные ячейки, что имело плохие последствия для русского сельского хозяйства и для достатка самих крестьян.

Основной социальной единицей у древних славян была племенная община, состоявшая, согласно подсчетам, из 50–60 человек, находящихся в кровном родстве и трудящихся сообща. С течением времени основанные на кровном родстве коллективы распались, уступив место общности нового типа, основанной на совместном владении пахотной землей и выпасами и называвшейся «миром», или «общиной». Происхождение этого знаменитого института более столетия служит предметом оживленной дискуссии. Спор завязался в 1840-х гг., когда группа романтических националистов, известных под именем славянофилов, обнаружила, что институт крестьянской общины существует преимущественно среди славян и стала превозносить его в качестве доказательства того, что русским людям, лишенным якобы приобретательских инстинктов западных европейцев, суждено разрешить социальные проблемы человечества. Гакстгаузен популяризировал этот взгляд в своей книге, напечатанной в 1847 г. Во второй половине XIX в. русский мир сделался в Западной Европе отправной точкой целого ряда теорий об общинном земледелии в первобытном обществе. В 1854 г., однако, против этого подхода выступил ведущий историк так называемого западнического лагеря Борис Чичерин, утверждавший, что крестьянская община не являлась по своему происхождению ни древней, ни автохтонной, а была создана российской монархией в середине XVIII в. для удобства налогообложения. До этого времени, по мнению Чичерина, земля находилась во владении отдельных крестьянских дворов. Проведенные в дальнейшем исследования лишь запутали вопрос. Современные ученые полагают, что община периода империи действительно была, как и утверждал Чичерин, новым институтом, хотя более старинным, чем он предполагал. Бесспорно также, что в ее становлении основную роль сыграло давление со стороны правительства и помещиков. В то же время на ее формирование оказали, видимо, значительное влияние и экономические факторы — постольку, поскольку существует несомненная связь между наличием земли и характером общинного землевладения: там, где земли недостает, имеется склонность к общинной форме землевладения, тогда как там, где ее обилие, вместо этого возобладает дворовое или даже семейное землевладение.