Россия нэповская - [9]
С откровенными злоупотреблениями аппарата было проще, сложнее было с другим. Несмотря на бюрократизацию власти, коррумпированность и разложение, проникавшие через бесчисленные прорехи в быстро растущий, неупорядоченный партаппарат, вместе с многочисленными проходимцами, в нем трудилось множество рядовых, ответственных коммунистов в годы войны честно и самоотверженно служивших одухотворяющим идеям строительства нового общества. Начиная работу в своем учреждении в восемь утра и заканчивая в восемь вечера, они зачастую были обязаны еще идти выполнять, порой с риском для жизни, поручения партийной организации. Нервное и физическое истощение были заурядными явлениями среди членов РКП(б), отдававших все силы служению делу революции. Но, в результате резкой смены партийного курса, утраты четких политических ориентиров, «предательства» верхушки оказалось, что и сами идеалы сомнительны. Вместо заслуженного поощрения и чувства удовлетворения за нечеловеческое напряжение военных лет, они терпели крушение идеалов и личных надежд, нищету. Их изгоняли с постов в Советах, в кооперации, и при этом зачастую сопровождали увольнение «шутками», как писал в газету «Беднота» секретарь жуковского волкомпарта Пензенской губернии И. Пиреев: «Было вам время — прокомбедились и отъячейкились»[29].
Доверие к вождям и вера в непогрешимость руководства сменились тяжелым сомнением в целесообразности потраченных сил и лучших лет жизни.
25 апреля секретарь ЦК Молотов направил шифротелеграмму всем губкомам РКП(б), в которой весьма примечательно звучало, что «правильная коммунистическая политика» осложняется «серьезными изменениями в продполитике», что отражается в колебаниях и неустойчивости членов партии, в наблюдающихся местами частных или групповых выходах из партии. Губкомам предлагалось поставить выходы из партии под особое внимательное изучение[30] и своевременно информировать ЦК партии. Через месяц, на X партконференции, Молотов поспешил успокоить представительную аудиторию, заявив, что, хотя выходы из партии иногда принимают заметный характер, широкого движения из партии не наблюдается и страхи в этом отношении несомненно преувеличены[31]. В течение летнего периода, в условиях голода, охватившего десятки губерний страны, развал местных парторганизаций принял массовый характер. Нередко от уездных, тем более от волостных организаций оставалось только название да несколько особо стойких функционеров, которые и не помышляли о соблюдении инструкций ЦК и регистрации всех оставивших партию.
Общая для всех рядовых членов партии и массы низовых активистов проблема отражена в рапорте сотрудника политсекретариата 3-го конного корпуса Т. М. Гречишкина от 23 июня 1921 года. Он описывает бедственное положение своей голодающей семьи и, прилагая партбилет, заявляет, что «оставаться в рядах партии я дальше не могу, т. к. работать как-нибудь не умею, а работать открыто, честно нет возможности, и я предпочитаю честно заявить о выходе из партии…» Пересылая это заявление в Политуправление РВС, военный комиссар 3 кавкорпуса подчеркивал, что явление усталости, отразившееся в рапорте, «носит далеко не единичный характер» и за последнее время преступления среди коммунистов, совершающиеся на этой почве, начинают принимать «угрожающий характер». В июне на основании аналогичных мотивов в корпусе уже были исключены из партии двое ответработников за преступления, совершенные с целью выйти таким способом из партии и уволиться из армии, а также еще двое коммунистов покончили жизнь самоубийством[32].
Однако, как свидетельствуют секретные документы ВЧК, определенная часть краскомов вместо малодушных самоубийств помышляла совершенно об ином. Летом 1921 года особым отделом ЧК в Красной армии была установлена заговорщицкая организация под названием Донская повстанческая армия, которая подразделялась на девять т. н. «полков», объединенных штабом ДПА во главе с командующим, скрывавшимся под именем Орленок. Орленок оказался слушателем Академии Генштаба, коммунистом с 1918 года, опытным боевым командиром Красной армии, служившим в момент его ареста начальником штаба 14-й кавалерийской дивизии армии Буденного.
Как показало расследование чекистов, в заговор был вовлечен целый ряд командиров Красной армии, в большинстве молодых коммунистов, которые после ликвидации фронтов стали переживать «сильные внутренние политические колебания» в связи с переменой курса РКП(б). Особенно резко эти колебания проявились среди слушателей Академии Генштаба, в стенах которой после X партсъезда возникла тайная группа оппозиционно настроенных по отношению к политике и руководству партии. На ее собраниях обсуждалось внутреннее положение страны, политика, и, как свидетельствуют материалы дела, в своих выводах конспираторы были близки к тем взглядам, которые выражала известная оппозиционная группировка В. Л. Панюшкина.
Впоследствии один из руководителей группы показал, что в призывах Панюшкина они услышали тот честный голос, который решился открыто выступить против неправильной политики руководства РКП(б) и за которым следует идти. Вскоре кружок военных открыто примкнул к Панюшкину, который в свое время пытался из своих сторонников организовать новую Рабоче-крестьянскую социалистическую партию, печатал обращения к рабочим, призывавшие отколоться от обюрократившейся РКП(б). Слушатели академии Абрамов и Шемполонский предложили Панюшкину повести более широкую работу в армии: организовать на Доку «вооруженную демонстрацию» против Соввласти, дабы заставить правительство вернуться на путь революционной политики. Однако, Панюшкин признал преждевременным образование боевых ячеек при РКСП, хотя сама идея «своей» армии ему понравилась.
