Россия нэповская - [16]
Еще более интенсивная «переработка» членов партии происходила в городских условиях. Повсеместно конфиденциальные партийные материалы пестрели сообщениями о разложении партийных рядов при неизбежном соприкосновении коммунистов на ответработе с нэпманской буржуазией, их связях с дельцами, дамами легкого поведения и т. п. публикой. Особенно подобное «припадение» к нэпу — тяга к роскоши, выездам, лакеям, бриллиантам, — получило распространение среди хозяйственных руководителей. Отсюда неизбежно следовало перенесение на предприятия приемов буржуазного хозяина, вплоть до обмана рабочих при подписании договоров, игнорирование профсоюзов и т. п.
Наряду с хозяйственниками особенное влияние разлагающей среды сказывалось на работниках милиции, чье пьянство и взяточничество стали притчей во языцех. О внесении во внутрипартийную жизнь характерных нравов свидетельствовали такие факты, как решение одного из уездных комитетов на Урале признать банкеты в честь ответственных советских руководителей средством сближения партии с беспартийными[57].
Весь 1921 год ленинское руководство провело в поэтапном отступлении с рубежей военного коммунизма и в концентрации немногочисленных организованных сил. Все это происходило в обстановке томительного ожидания какой-нибудь определенности. К началу 1922 года процесс развала партийно-государственных структур на местах миновал критический рубеж — в провинции стабилизировался голод. Очень важное моральное значение в изживании неопределенности и уныния имело сделанное советскому правительству в январе предложение Антанты принять участие в международной конференции в Генуе. Державы пожелали познакомиться с нэповскими большевиками. В Кремле торжествовали, еще недавно в Европе со страхом относились к самому мелкому большевику, подозревая, что тот излучает незримые волны, способные нарушить равновесие буржуазного мира.
Подобный оборот событий укрепил общую заинтересованность в стране в ускорении основных принципов нэпа. После признания необходимости торговых отношений, взоры обратились на очередную твердыню коммунистической экономики — монополию внешней торговли. Внутри правительства шли ожесточенные дискуссии. Торговый представитель РСФСР в Германии Б. С. Стомоняков писал Ленину в феврале, что в капиталистическом мире «ожидают» конца нашего отступления, чтобы всерьез и надолго определить масштаб и методы своей работы в России, и твердые позиции являются крайней политической и экономической необходимостью[58]. Поэтому лейтмотивом проходившего 27 марта — 2 апреля XI съезда РКП(б) стал лозунг, озвученный Лениным и другими делегатами съезда на все лады: «Отступление закончено!»
Через неделю после партсъезда, 10 апреля, открылась Генуэзская конференция, которая получилась заметной победой большевиков. Они впервые вошли равноправными представителями на международную встречу, вошли как сила, с которой считаются и которую признают. Здесь еще был и элемент сенсации. Большевики явились на конференцию не в своем газетно-стереотипном образе пугала в кожаной тужурке, а в безукоризненных фраках, без наганов, без бомб. Никого не «экспроприировали» и не посадили с собой за стол ресторанного пролетария, а дали ему щедрые чаевые и даже соблюли требования этикета. Все это произвело чрезвычайно благоприятное впечатление, т. к. оказалось, что с большевиками можно разговаривать.
Результаты Генуэзской конференции произвели весьма ободряющее впечатление и в РСФСР. Растерянность и уныние 1921 года сменились в 22-м активной внутриполитической деятельностью по закреплению основ новой политики.
Сущность и главное противоречие большевистского нэпа, можно сказать, лежат на поверхности. Их уяснение заключается в буквальном понимании названия этого периода, а именно: новая, экономическая, политика. Раскрепощение, либерализация общественных отношений от военно-коммунистического централизма затронула лишь их экономическую сторону и только в малой степени повлияла на социально-политическую организацию, сложившуюся в годы военного коммунизма. Напротив, как только наметились признаки стабилизации политической ситуации после кризиса 1921 года, ленинское руководство постаралось максимально компенсировать сделанные уступки в экономике последовательными шагами по дальнейшей централизации политической жизни, укреплением системы монопартийности и моноидеологии, совершенствованием системы политического сыска и репрессий. Экономический либерализм и политический монополизм — это и есть классическая схема выхода власти из кризиса, оставленная истории большевистским нэпом, которую невозможно принципиально изменить, не изменяя самой власти. Партийные дискуссии, которыми были отмечены 20-е годы, несмотря на свою ожесточенность, не затронули глубоко и не ослабили развивающуюся политическую систему, которая приобрела еще более упорядоченные авторитарные формы по сравнению с периодом военного коммунизма. Да и, по сути раскол, партийные дискуссии и борьба группировок явились в этот период закономерным этапом на пути политической централизации. Еще в годы военного коммунизма партийная олигархия постоянно балансировала на грани окончательного раскола, от которого ее до поры удерживал авторитет и политическое мастерство Ленина, а также условия военного времени. Борьба группировок в 20-е годы явилась выражением последовательного стремления системы власти к своему логическому завершению: к усилению авторитаризма и установлению единоличной диктатуры — к Сталину.
