Россия на пороге Нового времени - [123]
По неписаному праву служилые князья обязаны были участвовать только в тех войнах великого князя, которые так или иначе затрагивали их непосредственные интересы как владельцев определенных территорий. Такими для северских князей, чьи владения находились на южных окраинах России, были войны с Крымом и Литвой, но, скажем, не с Казанью (см., например, разряд Казанского похода 1506 г.). Но вот в Казанском походе 1530 г. Ф. Мстиславский и И. Бельский участвовали, ибо их владения находились на Волге. При посылке войск им предоставлялся самим выбор своих воевод[1529].
Служилые князья в первой трети XVI в. не составляли единой, сплоченной корпорации. Так, среди них выделялись князья Василий Шемячич, владевший громадным Новгород-Северским княжеством, и Семен и Василий Стародубские, занимавшие переходное место между служилыми и удельными князьями. Формально числясь «слугами», по существу они считались как бы патронами северских княжат, часто находившихся во время войн на юге и западе под их командованием. Их владения по размерам и военно-политическому значению мало чем уступали уделам, да и формально они принадлежали к князьям московского дома. Оба они имели земли и в центре страны, но эти их уделы были крайне незначительны. Следующее место по иерархии служилых людей занимали Бельские, Глинские и Мстиславские. Они отличались по своему положению от Трубецких и Одоевских. Прежде всего эти князья связаны были родственными узами с Василием III, правда по женской линии. Они получили земли в «жалованье», причем в центральных районах страны (они перешли на Русь без вотчин), а Трубецкие и Одоевские сохраняли корпоративные связи на местах. Естественно, что первые были более привязаны к великокняжеской власти, которая им и платила преимущественным вниманием. Промежуточное положение между этими группами занимали Воротынские: им земли пожалованы великим князем, но в районах их старинных вотчин.
В распоряжении московского правительства было много средств, обеспечивших в конечном счете полное включение служилых князей в состав представителей старомосковской аристократии, но этот процесс растянулся на всю первую половину XVI в. К их числу относилась замена владений «слуг» новыми, где связи с землевладельцами у этих княжат не были столь прочными. Позднее стала практиковаться раздача «слугам» земель не в «вотчину», а только в «кормление». Частое привлечение на военную службу способствовало ликвидации у них элементов политической обособленности.
Участие в полках служилых князей воевод московских ставило первых под бдительный контроль центра. Частые опалы, которым подвергались все крупнейшие князья-«слуги» (среди них В. Шемячич, В. Стародубский, Ф. Мстиславский, М. Глинский, И. Бельский, И. Воротынский), приводили к постепенному ограничению их власти после того, как немилость великого князя проходила. Поручные записи закрепляли узы, подчинявшие «слуг» воле монарха. Наконец, браки северских князей с представительницами старо-московской знати также содействовали слиянию различных аристократических прослоек русского общества конца XV — первой трети XVI в.
Обратим внимание и еще на одно обстоятельство. Сохранив за «слугами» часть старинных привилегий в их вотчинных землях на южных и восточных окраинах Руси, московское правительство поставило их формально выше старо-московского боярства. Не случайно с княжатами-«слугами» старомосковская знать не местничала в первой трети XVI в., ибо они были выше ее по лестнице чинов. И вместе с тем служилые князья были оттерты от реального управления страной. Они не являлись членами Боярской думы, не участвовали в переговорах с послами, не посылались наместниками (кроме Мстиславского в его «кормлении»). Тем самым их политическая роль постепенно, по мере укрепления престижа Русского государства, уменьшалась.
Включение служилых княжат в Думу растянулось на долгие десятилетия и началось только с перехода в Думу князя Д. Ф. Бельского в 1530 г. Борьба в малолетстве Ивана IV Бельских и Шуйских во многом объясняется еще соперничеством служилых князей со старой княжеской аристократией Северо-Восточной Руси.
Имела свои особенности и система городов-кормлений, данных татарским царевичам. В общем эти царевичи на Руси не обладали столь прочными связями, как служилые северские князья. В первой половине XVI в. многие из них просто рассматривали свое пребывание на «кормлении» как временное, за которым должно было последовать получение ими престола в Казани или даже какая-нибудь более завидная судьба в Крыму. Однако, как правило, их надежды не сбывались: Казань смотрела на них как на прямых ставленников Москвы и принимала к себе только под нажимом со стороны московских государей. Особое положение занимал крещеный царевич Петр, которого Василий III рассматривал как своего прямого наследника и удела ему не выделил. В данном случае великий князь следовал традиции Ивана III, который по сходным причинам воздерживался от выделения удела Дмитрию-внуку.
Следы феодальной обособленности были явственно видны и на землях, находившихся под великокняжеским суверенитетом. Раскрывая особенности социальной структуры Московского царства, В. И. Ленин отмечал наличие в это время лично свободных крестьян (т. е. черносошных), светских землевладельцев (помещиков) и монастырей. Церковь в XVI в. была своеобразным государством в государстве. Руководство русской церкви на протяжении конца XV и всего XVI в. вело свою политическую линию, которая вступала в резкое противоречие с программой правительства в тех случаях, когда речь заходила о привилегиях духовенства.
