Россия и Запад - [32]

Шрифт
Интервал

                                      die Zeit. —
8 Auf einmal sind die Seiten
                                   überschienen
9 und statt der bangen
                           Wortverworrenheit
10 steht: Abend, Abend… überall
                                         auf ihnen.

Б. Пастернак. «За книгой».
1 Я зачитался. Я читал давно.
2 С тех пор, как дождь пошел
                              хлестать в окно.
3 Весь с головою в чтение уйдя,
4 Не слышал я дождя.
5 Я вглядывался в строки, как
                                     в морщины
6 Задумчивости, и часы подряд
7 Стояло время или шло назад.
8 Как вдруг я вижу, краскою
                                      карминной
9 В них набрано: закат, закат, закат.

1 Я читал уже долго. С тех пор, как предвечерние часы,
2 шумя дождем, стояли за окном.
3 Ветер снаружи я слышать перестал:
4 книга была трудная.
5 Я всматривался в ее листы, как в лица,
6 которые мрачнеют от задумчивости,
7 и, пока я читал, время вокруг меня стало. —
8 Но вдруг страницы озарились,
9 и на месте пугливой массы слов
10 повсюду на них проступило: вечер, вечер…
11 Ich schau noch nicht hinaus, und
                                    doch zerreißen
12 die langen Zeilen, und die Worte
                                                  rollen
13 von ihren Fäden fort, wohin sie
                                               wollen…
14 Da weiß ich es: über den übervollen
15 glänzenden Gärten sind die
                                      Himmel weit;
16 die Sonne hat noch einmal
                                kommen sollen. —
17 Und jetzt wird Sommemacht,
                                 soweit man sieht:
18 zu wenig Gruppen stellt sich das
                                          Verstreute,
19 dunkel, auf langen Wegen, gehn
                                           die Leute,
20 und seltsam weit, als ob es mehr
                                             bedeute,
21 hört man das Wenige, das noch
                                          geschieht.

10 Как нитки ожерелья, строки
                                           рвутся.
11 И буквы катятся куда хотят.
12 Я знаю, солнце, покидая сад,
13 Должно еще раз было
                                     оглянуться
14 Из-за охваченных зарей оград.
15 А вот как будто ночь по всем
                                       приметам.
16 Деревья жмутся по краям дорог,
17 И люди собираются в кружок
18 И тихо рассуждают, каждый
                                              слог
19 Дороже золота ценя при этом.

11 Я еще не смотрю наружу, но нитки длинных строчек
12 рвутся, и слова рассыпаются
13 и катятся, куда хотят…
14 Тогда я понимаю: над осенними
15 в отблесках (?) садами небеса просторны;
16 солнце должно было вернуться еще раз. —
17 Но вот повсюду, куда хватает глаз, наступает летняя ночь:
18 Рассеянные в пространстве предметы собираются в немногие
                                                                                      группы,
19 темные фигуры людей идут по дорогам вдаль,
20 и странно далеко, как будто с особым значеньем,
21 слышно то слабое движение, которое еще происходит.
22 Und wenn ich jetzt vom Buch die
                                       Augen hebe,
23 wird nichts befremdlich sein und
                                          alles groß.
24 Dort draußen ist, was ich hier
                                      drinnen lebe,
25 und hier und dort ist alles
                                        grenzenlos;
26 nur daß ich mich noch mehr damit
                                          verwebe,
27 wenn meine Blicke an die Dinge
                                              passen
28 und an die emste Einfachheit der
                                          Massen, —
29 da wächst die Erde über sich hinaus.
30 Den ganzen Himmel scheint sie zu
                                           umfassen:
31 der erste Stem ist wie das letzte
                                                  Haus.

20 И если я от книги подыму
21 Глаза и за окно уставлюсь
                                       взглядом,
22 Как будет близко все, как станет
                                           рядом,
23 Сродни и впору сердцу моему.
24 Но надо глубже вжиться
                                     в полутьму
25 И глаз приноровить к ночным
                                      громадам,
26 И я увижу, что земле мала
27 Околица, она переросла
28 Себя и стала больше небосвода,
29 А крайняя звезда в конце села
30 Как свет в последнем домике
                                        прихода.

22 И если теперь я подниму глаза от книги,
23 ничто не будет чужим, но всё (будет) исполнено величия.
24 Там снаружи — то же, чем я живу здесь внутри,
25 и всё — здесь и там — безгранично;
26 только бы еще более слиться с этим (всем)
27 и мой взгляд приноровить к вещам
28 и к суровой простоте объемов, —
29 тогда (я увижу, что) земля переросла себя.
30 Кажется, что она охватывает все небо:
31 (и) ближняя звезда — как крайний дом.
1
закат
И было охвачено тою же самой
Тревогою сердце, как небо…
Б. Пастернак. Импровизация на рояле. 1915, 1946.

Одно из существенных отличий версии Пастернака от текста Рильке приходится на то место в начальной части, где вечер достигает Читающего:


Еще от автора Андрей Юрьевич Арьев
Три города Сергея Довлатова

Литературная судьба Сергея Довлатова определена, по его словам, тремя городами: Ленинградом, Таллином и Нью-Йорком. В первом из них он обрек себя на писательскую судьбу, во втором надеялся утвердить себя в писательском звании, в третьем добился признания, обратной волной принесшего его книги к отеческим берегам. Все три города — неисчерпаемый кладезь сюжетов, которыми оплетена цельная жизнь их автора, незаурядного творца, с артистическим блеском рассказывавшего о нашем обыденном, но полном абсурдных ситуаций, существовании. В каждом из этих городов остались друзья, которым дарование Сергея Довлатова казалось безусловным с дня знакомства — в пору, когда он еще мало кому был известен.


Родом из немец

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Михаил Кузмин

Сборник посвящен писателю и поэту М. А. Кузмину.В России вышли несколько книг стихов и прозы Кузмина, сборник статей и материалов о нем, появились отдельные публикации в журналах и разных ученых записках. И все-таки многое в его жизни и творчестве остается загадочным, нуждается в комментировании и расшифровке. Именно поэтому автор опубликовал в настоящем сборнике статьи и материалы, посвященные творчеству Михаила Алексеевича Кузмина от первых лет его литературного пути до самых последних дошедших до нас стихов.


Жизнь Георгия Иванова. Документальное повествование

Георгий Иванов - один из лучших русских лирических поэтов XX века. В 1922 г. он покинул Россию, жил и умер во Франции, но его творчество продолжало быть самым тесным образом связано с родиной, с Петербургом. Книга А.Ю.Арьева воссоздает творческую биографию поэта, культурную атмосферу отечественного "серебряного века". Самая объемная из всех до сих пор изданных книг о Георгии Иванове, она привлекает сочетанием всестороннего анализа творчества поэта с демонстрацией неопубликованных и малодоступных архивных материалов о его жизни. В электронную версию книги не вошли т.н.


Владимир Набоков: pro et contra. Tом 2

В настоящее издание вошли материалы о жизненном и творческом пути Владимира Набокова в исследованиях как российских, так и зарубежных набоковедов. Многие материалы первого и второго разделов, вошедшие в книгу, являются результатом многотрудных архивных изысканий и публикуются впервые. Третий раздел составляют оригинальные статьи современных русских и зарубежных исследователей творчества писателя, не издававшиеся ранее в России.Книга адресована как специалистам-литературоведам, так и широкому кругу читателей, и может служить учебным пособием для студентов.


Наша маленькая жизнь

Вступление к собранию сочинений Довлатова.


Рекомендуем почитать
Из Пинтера нам что-нибудь!..

Предисловие известного историка драмы Юрия Фридштейна к «Коллекции» — сборнику лучших пьес английского драматурга Гарольда Пинтера, лауреата Нобелевской премии 2005 года.


Петербург.  К вопросу влияния на творчество братьев Стругацких

Анализируются сведения о месте и времени работы братьев Стругацких над своими произведениями, делается попытка выявить определяющий географический фактор в творческом тандеме.


Русский Амаду, или Русско-бразильские литературные связи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


В лабиринтах детектива

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Как работает стихотворение Бродского

Предмет этой книги — искусство Бродского как творца стихотворений, т. е. самодостаточных текстов, на каждом их которых лежит печать авторского индивидуальности. Из шестнадцати представленных в книге работ западных славистов четырнадцать посвящены отдельным стихотворениям. Наряду с подробным историко-культурными и интертекстуальными комментариями читатель найдет здесь глубокий анализ поэтики Бродского. Исследуются не только характерные для поэта приемы стихосложения, но и такие неожиданные аспекты творчества, как, к примеру, использование приемов музыкальной композиции.


Толкиен. Мир чудотворца

Эта книга удивительна тем, что принадлежит к числу самых последних более или менее полных исследований литературного творчества Толкиена — большого писателя и художника. Созданный им мир - своего рода Зазеркалье, вернее, оборотная сторона Зеркала, в котором отражается наш, настоящий, мир во всех его многогранных проявлениях. Главный же, непреложный закон мира Толкиена, как и нашего, или, если угодно, сила, им движущая, — извечное противостояние Добра и Зла. И то и другое, нетрудно догадаться, воплощают в себе исконные обитатели этого мира, герои фантастические и вместе с тем совершенно реальные: с одной стороны, доблестные воители — хоббиты, эльфы, гномы, люди и белые маги, а с другой, великие злодеи — колдуны со своими приспешниками.Чудесный свой мир Толкиен создавал всю жизнь.


Республика словесности

Франция привыкла считать себя интеллектуальным центром мира, местом, где культивируются универсальные ценности разума. Сегодня это представление переживает кризис, и в разных странах появляется все больше публикаций, где исследуются границы, истоки и перспективы французской интеллектуальной культуры, ее место в многообразной мировой культуре мысли и словесного творчества. Настоящая книга составлена из работ такого рода, освещающих статус французского языка в культуре, международную судьбу так называемой «новой французской теории», связь интеллектуальной жизни с политикой, фигуру «интеллектуала» как проводника ценностей разума в повседневном общественном быту.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.