Россия и становление сербской государственности, 1812–1856 - [9]

Болгария поддерживала достаточно тесные отношения с Сербией. В первой половине XIX в. языки этих двух народов были очень схожими. Достаточно сказать, что из 446 болгарских книг, изданных с 1806 по 1868 г., 132 были отпечатаны в Сербии[45]. Здесь же обучалось около 70 болгарских юношей. Сербия являлась примером государственного устройства для Болгарии и других народов Балкан. После того как в Сербии было учреждено российское консульство, болгары широко пользовались его посредничеством для передачи своих прошений и жалоб российским властям и императору. Получая раз за разом отказ российского МИД в поддержке очередного национального выступления против турок, болгары бежали в соседнюю Сербию, скрываясь от преследования османских властей.

Следующим регионом, обладавшим значительным православным населением, являлась Босния и Герцеговина. В отличие от Болгарии боснийские паши пользовались достаточной самостоятельностью и стремились к полной независимости от османского правительства. Борьба местных пашей за автономию не носила освободительного характера. Это было противоборство центральной и местной властей внутри одного правящего класса, вызванное ослаблением позиций Турции на окраине империи. Хотя Порта назначала и смещала правителей края, в своей внутренней политике они оставались самовластными хозяевами всего региона. Православные христиане представляли собой наиболее угнетаемую часть населения провинции, несмотря на то что составляли половину всех ее жителей. Они подвергались притеснениям как со стороны центральной власти, так и со стороны местных спахиев-землевладельцев. К тому же особенностью Боснии являлось то, что католическое и мусульманское население составляли также этнические сербы, окатоличенные или «потурченные» в предыдущее время. В городах проживали в основном мусульмане, тогда как христиане составляли сельское население области.

В Боснии и Герцеговине интересы России встречали противодействие не только Османской империи, но и Австрии, издавна имевшей большое влияние в регионе. Поэтому отношение официального Петербурга к проблемам Болгарии и Боснии не было единым. Если правительственные российские документы еще упоминали Болгарию в качестве объекта возможного покровительства, то о православном населении Боснии подобных упоминаний не существует. Более того, сами боснийцы пытались напомнить российским властям о том, что Россия, объявив себя ответственной за положение всего православного мира, должна заботиться и о тех, кто проживает в Боснии. Однако, несмотря на многочисленные обращения к российским властям, помощь России Боснии была весьма незначительной и ограничивалась разовыми денежными суммами в пользу православных святынь края.

Таким образом, именно Сербия, обладая самым высоким среди балканских славян уровнем самостоятельности, привлекала внимание российского правительства. После завершения Второго сербского восстания (1815 г.), которое возглавил Милош Обренович, Белградский пашалык, хотя и продолжал оставаться частью Османской империи, а его население – турецкими подданными, приобрел статус самоуправляющейся области. Этот статус не был закреплен никакими официальными документами со стороны Порты, а явился результатом устной договоренности между Обреновичем и белградским пашой. Такой вид договора, при котором турецкие власти не брали на себя ответственности о его выполнении, мог быть нарушен в любой момент и не давал сербам уверенности в завтрашнем дне.

По устному договору между Милошем Обреновичем и белградским пашой Сербия получала ряд привилегий: в руки сербов отдавался сбор налогов, им предоставлялось право участвовать в судопроизводстве и местном управлении. В Белграде была создана народная канцелярия в составе 12 кнезов по числу нахий (округов) Белградского пашалыка. Народная канцелярия являлась высшим судебным органом, а также ведала передачей налогов паше. В конце 1815 – начале 1816 г. Порта издала семь ферманов (указов), касавшихся нового положения Сербии в составе Османской империи. Каждый из этих документов касался какого-либо частного вопроса, но даже взятые все вместе они не учреждали в Сербии того внутреннего порядка, которого добивались сербы. Для османских властей ферманы были веским аргументом в русско-турецкой дискуссии по сербскому вопросу, хотя содержащиеся в них уступки сербам выглядели скорее как административные послабления, чем приобретенные политические права.

Не было определено ферманами и положение Милоша Обреновича. Он назначался верховным кнезом и исполнял функции турецкого чиновника. Милош оказался в положении посредника между сербской и турецкой администрациями: туркам он передавал народные пожелания, а сербским старейшинам – требования османских властей[46]. С самого начала утверждения его в новом качестве Милош Обренович должен был проявлять незаурядную ловкость, стараясь не потерять доверия ни соотечественников, ни турок. Эта двойственность положения наложила отпечаток на всю дальнейшую деятельность Милоша как сербского правителя и политика. На протяжении всего периода своего правления Милош умело приспосабливался к изменениям внешнеполитической ситуации, которая могла повлиять на судьбу Сербии. Он не пренебрегал помощью ни одной из держав, если она отвечала его интересам. «Он бывает то в тесных связях с турками, то в деятельных отношениях с австрийцами, то показывает приверженность к России», – писал о Милоше И. П. Липранди, возглавлявший разведывательную службу на Балканах