Россия и Германия: Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера - [21]

Но вскоре пришлось заняться практической энергетикой, и со временем войти в тот круг, который можно назвать «большой командой Сталина» — стать «сталинским наркомом».

Первая их встреча была не из самых удачных: из-за перегрузки уральских заводов там наступил кризис электроснабжения, и Жимерина вызвали в Кремль.

— На вас жалуются, что на Урале отключаются заводы, там падает… (со стороны подсказали «частота»), да, падает частота. Что это, кстати, такое? — спросил его Сталин.

Читатель! Так может спросить лишь абсолютно естественный, лишенный позы и самомнения человек! Жимерин — почти мальчишка. Сталин — признанный вождь. И вождь, не боясь показаться мальчишке невеждой, спрашивает: а что это за зверь такой — частота…

Жимерин объяснил, и Сталин задал второй вопрос:

— Что ты предлагаешь?

Жимерин предложил решение, и Сталин тут же уловил суть.

Первое впечатление не обмануло молодого наркома. За много лет последующего общения и в личных встречах, и на заседаниях Политбюро, Сталин был так же, как и в первую встречу, внимателен и терпелив.

Возразил он Жимерину один раз — в споре по поводу сооружения Кременчугской ГЭС. Встал из-за стола, подошел и поинтересовался:

— Ты долго еще будешь спорить со мной? Это первое… И второе — почему не строишь малые ГЭС на притоках Днепра?

— Берега низменные, там станции строить нельзя, товарищ Сталин.

— А ты там был?

— Не был…

— А я там воевал. Вот поезжай, посмотри, и тогда спорь.

ГИТЛЕР, безусловно, уступал Сталину в умении вникнуть в суть конкретной технической проблемы. Правда, здесь со Сталиным не мог тягаться вообще никто из государственных руководителей того времени в любой стране мира.

Однако и в этом отношении Гитлер, не имея никакого технического образования, был отнюдь не профаном. Далее я приведу интересное на сей счет свидетельство генерала-танкиста Меллентина.

Что касается остального, то интеллекта фюрера вполне хватало для обеспечения делового уважения своего высшего окружения. Кое-кто потом утверждал в мемуарах обратное — как, например, Гальдер и другие генералы. Но это было потом, когда рейх лежал в развалинах, и Гитлера обвиняли и принижали для того, чтобы обелить себя.

У Гальдера такой послевоенный подход проявился вполне определенно, но многого ли он стоит? В предвоенном служебном дневнике никакого подспудного недовольства Гитлером Гальдер не обнаруживает. И пусть нас не смущают, читатель, слова «служебный дневник». Гальдер вел его, стенографируя сведения по старой, нестандартной системе скорописи, так что это был, фактически, почти шифр. Если бы Гальдер был нелоялен, это прорвалось бы у него невольно. То есть «послевоенному» Гальдеру можно верить с большой оглядкой.

С оглядкой тем более, что даже при катастрофическом для Германии исходе реальной Второй мировой войны далеко не у всех бывших соратников фюрера поднялась рука давать ему очерняющие характеристики. И уж тут-то любому положительному свидетельству можно доверять вполне, ибо лестью ничего не объяснишь.

Вот что сказал о фюрере 17 июня 1945 года бывший начальник штаба оперативного управления войсками при ставке Верховного командования немецких вооруженных сил генерал-полковник Альфред Йодль, когда его допрашивали советские чекисты: «Личость Гитлера сможет охарактеризовать только история. Безусловно, он гений, необычайный человек, врожденно приспособленный к труду, вечный труженик, удивлял всех своей памятью, которая была феноменальной. Исключительно много читал и был компетентен во всех областях. В личной жизни жил так, как проповедовал — скромно и просто. Как вождь и военный руководитель исключительно быстро принимал решения. Однако где много света, там много и тени…»

Еще лучшая лакмусовая бумажка — дети. Ни Сталин, ни Гитлер сентиментальными не были. И их явная слабость к детям, отвечавшим им полной взаимностью, никак не объяснить склонностью к «крокодиловым слезам»…

Да, в твердости и духовной стойкости не Гитлеру было со Сталиным равняться. Так ведь Сталин и псевдоним соответствующий выбирал не зря. Это наркомы у него были «железными», а сам он был стальным! Но не с детьми. И со своими, и с чужими. Да-да, и со своими, хотя с сыновьями отношения у него складывались сложно — особенно с Василием.

А Гитлер? Взяв в руки любую фотографию Гитлера или Сталина с детьми, невольно поддаешься ее обаянию. Глядя на Гитлера, склонившегося к двум очаровательным пятилетним дочерям Геббельса — Хельге и Хильде, думаешь только одно: «Эх!!!»…

Причем тут уж не спишешь на преклонение детишек, внушенное взрослыми. Для этих девочек (и названных-то в честь Гитлера на «Н» — первую букву фамилии Hitler) фюрер был просто добрым дедушкой. А уж дети чувствуют фальшь разве что чуть хуже собак. Собаки, впрочем, Гитлера тоже любили.

А вот письмо Сталина дочери… Я привожу его по фотокопии, помещенной в книге Александра Колесника «Главный телохранитель Сталина», состоящей не из сплетен, а из фрагментов судебного дела генерала Власика. Почерк Сталина при яркой индивидуальности настолько разборчив, что без всякой натуги читаешь:

«Моей хозяюшке-Сетанке — привет! Все твои письма получил. Спасибо за письма! Не отвечал на письма потому, что был очень занят. Как проводишь время, как твой английский, хорошо ли себя чувствуешь? Я здоров и весел, как всегда. Скучновато без тебя, но что поделаешь, — терплю. Целую крепко-накрепко.