Россия и Германия. Стравить! От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона. Новый взгляд на старую войну - [4]

Вторым «китом» стала уверенность в общности основных человеческих проявлений в любую эпоху. Чтобы понять, на сколько истинно то или иное историческое свидетельство, очень полезно представить себя в этой эпохе, на месте её героев.

А третьей точкой опоры была избрана честность подхода. Я не стремился дать некую новую версию событий. Хотелось провести наиболее близкую к тому, что было на деле, реконструкцию, то есть восстановить истинную (иными словами — тайную) подоплеку происходившего на глазах сотен миллионов людей.

А когда каркас моих представлений о тех временах уже наметился, я взял за правило не бояться испытывать его на прочность раз за разом, сравнивая то, что получилось у меня, с тем, что делали до этого другие. И, на мой взгляд, здание, в которое я предлагаю войти читателю, выстроено не на песке.

В двадцатые годы на эту же тему написал свою книгу «Европа в эпоху империализма. 1871–1919 гг.» академик Е.В. Тарле. Честно говоря, я узнал об этом уже после того, как первый вариант книги был готов.

И я засел за изучение труда Евгения Викторовича, все более радуясь, что читаю его уже после, а не до написания своего «Версаля…». Книга Тарле великолепна по фактографии и, как всегда у него, блестяща. Однако исторически она мало состоятельна. Почему я так ее оцениваю, читателю станет, надеюсь, ясно при чтении моей книги…

Разные историки и авторы лгали или умалчивали по-разному. На их взгляды и готовность к точности, имея в виду их приверженность «предренегатскому» ЦК КПСС, влияли одни факторы, на позиции западных историков — другие.

Мемуаристы зачастую были еще более пристрастны, чем историки, а если были честны они, то подправлением реальной истории занимались редакторы их мемуаров. В постсоветские времена на российских информационных просторах начали действовать совсем уж отпетые лжецы, конъюнктурщики и «историки»-расстриги.

Но и среди вранья может попадаться прочная, надежная правда. Отыскать в этих завалах, созданных совместно Востоком и Западом, не бутафорские, а настоящие «кирпичи» событий, фактов и причин было непросто, но я старался, читатель.

Без знания, хотя бы вкратце, того, как и для чего задумывалась Первая мировая война, как она начиналась, продолжалась и закончилась, совершенно невозможно понять ни причин Второй мировой войны ни вообще, того, что происходит в ми ре сегодня. Но история с Первой мировой интересна и поучительна сама по себе.

Поучительна и тем, что хорошо вскрывает технологию, по которой в XX веке русские и немцы были столкнуты лбами вначале в первый, а потом — и во второй раз.

Столкнут ли нас ещё и в третий? Вопрос не праздный. Уничтожаемую извне и изнутри нынешнюю Россию внешний мир может брать, казалось бы, голыми руками. Так нас и берут.

Однако можно ли нас взять руками вооруженными? Нет, по сей день — вряд ли, потому что в этом случае народы России осознают гибельность ситуации и, как встарь, ощетинятся иглами сопротивления. То есть для России, осознавшей себя суверенной и независимой державой, конфронтация с внешним миром неизбежна.

Какая позиция будет здесь отвечать интересам германского народа? Выгодна ли именно для Германии новая конфронтация с Россией? Задумываться об этом нужно сегодня, чтобы наше завтра было более умным и осмотрительным, чем поза- и поза-поза-вчера.

О Первой мировой войне писал и Солженицын… Историк и публицист Николай Николаевич Яковлев оценил роман «Август четырнадцатого» как книгу, проникнутую «смердяковской» тоской о том, что, мол, «умная нация» (немцы) не покорила нацию «весьма глупую» (то есть нас)..ж

Оценено неплохо, но Смердяков говорил, вообще-то, о французах: «Хорошо бы нас покорили тогда эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки…».

Яковлев был и прав, и не прав… Справедливо отвергая концепцию Солженицына, он не видел благодетельности идеи о значении Германии для России. Не покорение русских — нации, социально весьма неопытной и неумелой — немцами, то есть, нацией действительно более организованной и деловитой, а взаимовыгодные мирные связи — вот что было бы оправдано и политически, и экономически, и цивилизационно.

Я не считаю, что сказанное мной можно оценивать как низкопоклонничество перед Германией и проповедь неполноценности России. Нет, думаю, что в такой констатации есть всего лишь трезвое понимание тех исторически (со времен проклятого татаро-монгольского ига) сложившихся пороков национального русского характера, изжить которые нам было бы наиболее просто в союзе лишь с одним «внешним» народом — немецким.

В разгар нашего первого трагического конфликта с Германией — 4 октября 1917 года — немец Томас Манн писал немцу же профессору Виткопу: «И как я люблю все русское! Как веселит меня его противоположность всему французскому и его презрение к нему, с которым встречаешься в русской литературе на каждом шагу! Насколько ближе друг другу русская и немецкая человечность! Мое многолетнее искреннее желание — согласие и союз с Россией»…

Вот так.

* * *

Остается сказать последнее… Я не хотел связать в этой книге «все концы» — скорее здесь завязан ряд «узелков на память». В подзаголовке названия я написал «Новый взгляд на старую войну», но можно было написать и «прямой взгляд, не предвзятый».