Россия и Европа - [3]

Драма патриотизма

в России 1855-1921

ПЕРВАЯ

Вводная

ГЛАВА ВТОРАЯ

У истоков «государственного патриотизма»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Упущенная Европа

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Ошибка Герцена

ГЛАВА ПЯТАЯ

Ретроспективная утопия

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Торжество национального эгоизма

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Три пророчества

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На финишной прямой

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Как губили петровскую Россию

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Агония бешеного национализма

ГЛАВА

Последний спор

ОДИННАДЦАТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Вводная

Как мало в нас

справедливости и смирения, как дурно понимаем мы патриотизм...

А.П.

О причинах российской Катастрофы семнадцатого года, о том, почему почти без выстрела рухнула трехсотлетняя империя Романовых, а вслед за нею, уступив место диктатуре пролетариата, и новорожденная Февральская республика, написана без преуве­личения библиотека - на всех языках. Но как-то так случилось, что вся эта мировая историография вертится, как вокруг оси, около одной и той же старой схемы, предложенной еще в романе Достоевского «Бесы». Согласно ей, как знает читатель, непосред­ственные исполнители разрушения России, бесы, заимствуют свои «красные» поджигательские идеи с Запада - через посредство «рус­ских европейцев», либералов-западников.

Я не хочу сказать, что все историки следуют этой схеме букваль­но. Некоторые- и их, собственно говоря, большинство - вполне убе­дительно оспаривают отдельные её аспекты. Ричард Пайпс, допу­стим, развернув старую схему в трехтомную эпопею «большевист­ского заговора», отвергает тем не менее идею о западном происхождении русского бесовства. Для него бесы-большевики - вполне самобытный, домашний, так сказать, продукт, выросший из особенностей истории «патримониального», как он думает, госу­дарства. Но и Пайпс, разумеется, исходит из тезиса Достоевского, что виновниками Катастрофы могли быть только «красные» бесы. Потому и датирует он её начало октябрем семнадцатого, т.е. момен­том их прихода к власти.

Александр Солженицын, в противоположность Пайпсу, копирует схему Достоевского целиком. И потому в его многотомной эпопее «Красное колесо» на роль главных злодеев выдвигаются, естествен­но, «русские европейцы», породившие бесов, старательно подчер­кивается роль «черного вихря с Запада» и дата начала Катастрофы отодвинута к февралю 1917-го, т.е. к моменту падения монархии и торжества западников.

Эти хронологические - и этнологические, если хотите, - разно­гласия еще больше осложняются тем, что эмигрантский историк Григорий Бостунич и бывший шеф Союза русского народа Николай Марков идут в своих размышлениях о Катастрофе куда дальше и Пайпса и Солженицына. Согласно их версии событий (а каждый из них, не забудем, тоже опубликовал по двухтомной эпопее, трактую­щей наш многострадальный сюжет), происхождение бесовства ока­зывается не русским и даже не западным, а вовсе еврейским. То есть для них и сами бесы, и породившие их либералы (тут они, естествен­но, верны схеме Достоевского) были если и не чистокровными евреями, то уж непременно «жидовствующими».

Соответственно дата начала Катастрофы отодвинута у Бостунича к 929 году до Р. X., когда, как он полагает, «был составлен царем Соломоном политический план порабощения мира жидами». А у Маркова дата эта вообще теряется в туманных временах, когда, по его сведениям, бывший «высший ангел Сатанаил-Денница был низвергнут в бездну». Разумеется, низвергнут он был за мятеж про­тив своего самодержавного Государя и в результате «стал сатаною» и прародителем жидомасонства.

Конечно, упомянул я здесь лишь самых выдающихся представи­телей всех трех течений мысли. На самом деле работало над этими версиями причин русской Катастрофы, заимствованными из Достоевского, великое множество писателей, политиков, историков и поэтов - на протяжении почти столетия. И признаться, мне эти их занятия всегда казались странными, чтобы не сказать абсурдными.

В частности, никому из них не пришло почему-то в голову, что и сам-то Достоевский представлял все-таки в драме постниколаевской России лишь одну из сторон, а именно славянофильскую (на совре­менном сленге, почвенническую), и был, следовательно, в своих суж­дениях о ней лицом, мягко говоря, заинтересованным. А значит вся его схема с её переплетением либерализма и «красного» бесовства могла быть основана на элементарном политическом предубежде­нии. Я не говорю уже о том, что великий спор о происхождении рус­ской Катастрофы сводится у всех этих авторов к таким тривиальным сюжетам, как хронология или этнические корни бесовства. Серьезные вроде бы люди, годы жизни на это дело потратили, а спо­рят о пустяках...

Оттого, может, и стал я историком, чтобы хоть самому себе объ­яснить, где именно все они ошибаются.

1 Сомнения сомнениями, однако решение загадки не давалось мне и после того, как я закончил исторический факультет МГУ. Потому, надо полагать, что, хотя и оказалось это решение элементар­но простым, лежало оно совсем в другой области и никакого, собст­венно, отношения к этническому происхождению русского бесов­ства не имело. Первые его намётки пришли, можно сказать, случай­но, осенью 1967 года, когда был я уже разъездным спецкором