Россия и Европа глазами Орудж-бека Баята — Дон Жуана Персидского - [53]

Против моей воли меня привели к царю, который стал восхвалять меня и пытался утешить, но я находился в таком состоянии, что ничего не воспринимал, более того, состояние мое ухудшилось, когда я увидел, как турки выставили, надев на острие копья, голову моего отца, чтобы еще более оскорбить и унизить меня (тело его в своей неистовой ярости они уже сожгли). Царь и принц торжественно почтили память моего отца. Позже шах Мухаммед Худабенде, который действительно любил моего отца, приказал написать картину, представив отца, стоящим над телами семи турецких командиров, которых он самолично убил. Эта картина до сих пор находится над дверью одной из мечетей Тебриза, построенной в честь великого Амира Хейдара, отца шаха Исмаила, которого мы, персы, считаем святым.

Глава десятая,

в которой речь идет о прибытии туркманов в лагерь царя и о бедствиях, вызванных их появлением

Как мы уже объясняли, страна туркманов не является ни провинцией Персидской империи, ни названием какого-либо города, поэтому мы и не говорили о ней как о провинции (отмеченных в главе II первой книги). Но они образуют народность очень большого значения среди прочих национальностей Персидского царства, так как они наиболее доблестный народ и довольно многочисленны. Их взгляды и действия зачастую привлекают огромное внимание — так было при потере Тебриза, где их отказ в помощи стал главной причиной падения этого города. Это случилось из-за их любви и уважения к командующему, Амир-хану, который был, как они считали, несправедливо предан смерти. В тот момент, о котором мы сейчас говорим, шах пребывал еще в огромной досаде по поводу их прошлого предательства в тот критический период, но старался забыть, надеясь, что они могли бы верно служить ему, так как их помощь и поддержка были очень важны для него в попытке выбить турок из крепости в Тебризе. Следует также помнить, что туркманы поселились в большом количестве на всех землях вокруг Тебриза, так же, как в Испании мавры селятся во всех областях, прилегающих к Орану в Африке.

В тот момент дела обстояли так, как уже говорилось в предыдущей главе: турки надежно закрепились в крепости в Тебризе, и у нас было мало надежды изгнать их оттуда; неожиданно 40 тысяч туркманов собрались под ружье, подошли и встали лагерем на расстоянии половины лье от Тебриза. Ими командовали два военачальника — Мухаммед-хан и Халифе-хан, и их прибытие поначалу чрезвычайно обнадежило шаха. Для осажденных турок, напротив, их прибытие было серьезным ударом, так как это была значительная поддержка для осаждавшей их царской армии. Поэтому турки, без отлагательств, пришли к заключению, что будет разумно составить петицию о переговорах, и они отправили посла к царю Мухаммеду Худабенде и принцу Хамзе, обещая им, что они, турки, теперь покинут крепость, если им позволят с их знаменами и военными барабанами свободно пройти к форту Суфиян. Переговоры завершались, обещая выгоды для персов, но тут сказалось вероломство туркманов, и теперь будет объяснено то, что произошло.

Среди туркманов, как и многих других полунезависимых народов, являющихся подданными персидского трона, существует старый обычай, по которому сын шаха является номинальным правителем и вождем. В это время они еще несли в сердце гнев по случаю убийства, как было рассказано выше, их любимого Амир-хана. Теперь их тайным намерением было восстать и попытаться выкрасть одиннадцатилетнего юношу Тахмасиба-мирзу, самого младшего сына шаха, который находился в это время при нем в лагере около Тебриза. Чтобы лучше замаскировать свои предательские цели, туркманы публично заявили, что только чувство благородного патриотизма заставило их прийти и предложить свою помощь царю и что вся их недоброжелательность забыта и отвергнута. Однако в ночь их прибытия в лагерь, после того, как шах удовлетворил полностью их требования, триста вооруженных туркманов, самых необузданных и безответственных, под предводительством Сакали-султана[237] ворвались в царскую ставку в то время, когда часовые спали. Они предварительно взяли верх над главной армейской охраной, расположенной в Тебризе, так как незаметно сняли фонари караульных постов, которые фактически то же, что здесь, в Испании, имя святого, являющееся ночным паролем, который следует знать, — и похитители беспрепятственно проникли в царские покои. Здесь они перебили большинство солдат и дежурных привратников и захватили в свои руки принца Тахмасиба, которому они дали много обещаний, и ребенок, казалось, понял их и не стал кричать. Затем, вынеся его из дворца и города, они отправились в свой лагерь, сопровождаемые заговорщиками, бывшими среди личных служителей молодого принца.

Похитители во время нападения на царскую ставку потеряли около пятидесяти человек. Туркманские вожди Мухаммед-хан и Халифе-хан радостно приняли пленного принца. Тотчас весь состав племени получил приказ выступить в поход на Казвин в боевом строю, с тем чтобы быть готовым отразить любую атаку. Большое замешательство охватило царскую ставку и лагерь, а также город Тебриз; со всех сторон призывали к оружию. Турецкий гарнизон крепости, также охваченный тревогой, полагая, что пробил их последний час, приготовился к худшему. Некоторые предлагали убить своего пашу и в знак примирения выслать его голову царю Мухаммеду Худабенде. Но через некоторое время все утихло — люди снова воспряли духом, а потом выяснилось, что юный принц похищен. Туркманы беспрепятственно достигли Казвина и овладели царской столицей. Казвин был разграблен, осквернен, дома были полностью уничтожены. Я сам свидетель их дурных дел, так как большой ущерб был причинен дому моего отца, владельцем которого я уже стал по наследству. Затем туркманы объявили принца Тахмасиба царем Персии, но при этом заставляли его исполнять их волю. Они созвали государственный совет, взявший на себя власть. Придворные царя и законослужители были изгнаны из города, изданы указы, терроризировавшие граждан. Невежественный люд страны, будучи неверно уведомлен обо всех делах, не отважился на возражение или сопротивление их действиям. Туркманы даже осмелились на выпуск новых денег (который всегда был прерогативой царства), и старые монеты были заново отчеканены с измененным гербом и титулом на лицевой стороне.