Россини - [124]

Сколько похорон, скольких дорогих людей не стало! Ещё раз ощутил он где-то совсем рядом ледяную руну смерти. Маэстро содрогнулся.

Сколько ещё осталось?

* * *

Прочь печали, жизнь берёт своё, надежда возрождается! Мир улыбается Россини, надо и ему улыбаться миру и жизни.

Почести повсюду, празднества повсюду. В Пезаро, в городе, который всегда рад вспомнить о своём великом гражданине, создано Россиниевское общество, на доме, где он родился, укреплена мраморная доска, его именем названа улица, в праздник святого Джоаккино на площади воздвигают статую Россини, в оперном театре ставят «Вильгельма Телля», организуют концерты, в честь маэстро устраивается фейерверк. Настоящий национальный праздник, потому что со всех городов объединённой наконец-то Италии съезжаются делегации, которые придают манифестации грандиозный и волнующий вид.

Россини не покидает Париж (из-за возраста и потому что рядом строгая сиделка синьора Олимпия), но он польщён, доволен, счастлив. И шлёт благодарственное письмо муниципальному совету Пезаро, направившему к нему в Париж делегацию горожан, которые вручили маэстро Большую золотую медаль. В этот день святого Джоаккино празднества проходили в Болонье, в Луго — «на другой его родине», в Берлине, где его именем назвали новый оперный театр, в Риме, в Париже, где император Наполеон III назначает его главным командором ордена Почётного легиона, и, наконец, в Пасси, на вилле маэстро, где ему живётся так хорошо.

   — Вас, наверное, очень беспокоят свистки паровозов с ближайшей станции?

   — О нет! Меня гораздо больше беспокоили свистки, которые я слышал на представлениях моих опер. Сколько было свиста на моих премьерах! Но какие это были прекрасные времена! Времена моей юности...

Как-то историк Эмиль Науман, пришедший к маэстро с визитом, застал его за инструментовкой «Маленькой мессы».

   — Мне месса больше нравится только в сопровождении фортепиано и фисгармонии, — сказал маэстро, — как мы её исполнили первый раз, но поскольку я уверен, что после моей смерти кому-нибудь поручат инструментовать её, лучше я сделаю это сам.

А закончив инструментовку, он захотел послушать мессу в какой-нибудь большой церкви. Однако возникло препятствие — женщинам было запрещено петь в церкви вместе с мужчинами. Как быть? Маэстро попросил флорентийского профессора Ферруччи составить учтивое письмо на латыни папе Пию IX с просьбой снять запрет.

   — Пий IX любит музыку, и ему нравится моя музыка. Один мой друг рассказывал, что слышал, как он, гуляя по ватиканским садам, напевал каватину из моего «Турка в Италии», — пел красивым голосом и весьма выразительно, а когда ему сделали комплимент, он ответил: «С юных лет я всегда пел музыку Джоаккино».

Но ни учтивое письмо на латыни, ни «Турок в Италии» не помогли снять запрет. Желание Россини так и осталось неосуществлённым. Ему исполнилось семьдесят пять лет, и даже незначительные неприятности весьма огорчали его. «Не удалось взволновать папу? Попытаюсь утешиться, поволновав королей, которые без конца просят у меня гимны». Так он написал английский «Национальный гимн», который был исполнен в Бирмингеме на традиционном музыкальном собрании, и «Гимн Наполеону III и его доблестному народу», который был исполнен во дворце Всемирной выставки в Париже в июле 1867 года, — красивая, невероятно шумная мелодия сразила публику, состоявшую из королей и принцев.

   — Сразила и уши, — заметил Россини, — это же музыка для харчевни.

* * *

29 февраля 1868 года. Маэстро семьдесят шесть лет, и он может отпраздновать день рождения, потому что в этом феврале двадцать девять дней.

   — Удача, которая не часто выпадает, — порадовался он, — и очень удобно для друзей, которым не приходится часто делать подарки...

Семьдесят шесть лет, но он чувствует себя хорошо. Правда, в начале зимы сильно простудился, и его мучил навязчивый катар. Но он вылечился.

   — В моём возрасте, — заявил он врачам, — нельзя позволять себе роскошь болеть. Или ты здоров, или умирай. Я предпочитаю быть здоровым. Что я должен делать, чтобы поправиться?

   — Вам нужен полный покой.

Маэстро повиновался безропотно, как никогда. Он отменил прогулки, многолюдные обеды и субботние концерты, даже встречи и беседы. И поправился.

И теперь, в день рождения, в его парижской квартире устроен грандиозный праздник — собрались самые близкие друзья, намечен большой концерт. Россини выглядел счастливым, бодрым, как в свои самые лучшие годы.

   — Сколько вам лет, маэстро?

   — Разве теперь припомнишь? Годы — как женщины. Их замечаешь, только когда они начинают обременять. Меня они пока не обременяют...

Две недели назад в Опере состоялось торжественное пятисотое представление «Вильгельма Телля», удивительной оперы, которую на премьере публика не поняла, но которая потом постепенно после разного рода унизительных искажений всё же с триумфом утвердилась на сцене.

Любопытна история возрождения этого шедевра. Не оценённая публикой, опера претерпела немало позорных сокращений, шла как довесок к другим спектаклям, певцы, терзая, убивали её.

В 1831 году импресарио Ланари, собираясь поставить оперу в Лукке, решил поручить партию Арнольда знаменитой Пизарони — прославленной певице, но... женщине. Этой хитростью импресарио надеялся вызвать любопытство и пробудить интерес к опере. Россини мягко возражал, но импресарио уже сделал нужные поправки в партитуре. К счастью, Пизарони, превозносимая парижанами, не понравилась зрителям Лондона и Милана как раз незадолго до начала сезона в Лукке, и импресарио понял, что из его затеи ничего не выйдет.