Роскошь нечеловеческого общения - [46]

Журковский усмехнулся и шагнул на ступени, идущие с набережной вниз, к реке. Ноги по щиколотки ушли в рыхлый, мягкий снег.

«С ума схожу, — отметил он про себя. — Впадаю в детство».

Он шел к середине реки, стараясь держаться в стороне от дорожек, протоптанных ранее.

Чем дальше Анатолий Карлович уходил от берега, тем более странное чувство охватывало его. Было в этом что-то от ощущений детства — легкое, веселое щекотание нервов, словно он, маленький, входил в огромную темную комнату и, вытянув вперед руки, тараща глаза, погружаясь в тягучий, сладкий коктейль из ужаса и восторга, пробирался вперед, не зная, что его ожидает в таинственном, полном загадок, мраке. Легкость юности тоже присутствовала здесь. Снег удальски скрипел под подошвами ботинок, шаги Анатолия Карловича становились шире, походка исполнилась упругости и даже некоторой прыти, как в годы студенчества, когда Толик Журковский летел в гости к сокурсникам и, несмотря на тяжелое послевоенное время, все ему было в радость, все было нипочем, все пути казались открытыми и все вершины доступными.

Была и свобода. Неожиданная и желанная — внезапное понимание того, насколько мелки и жалки все угрозы — и телефонные в его адрес, и газетные в адрес Греча, насколько все это несущественно и насколько преходяще перед ослепительной, вечной, ровной белизной снега, перед небом, которое отсюда выглядело совсем не так, как с берега. Оно было одновременно и выше, и ближе подними руку и достанешь. Оно не шарахалось вверх, испуганно сжимаясь, чтобы вырваться из ущелий улиц, — там оно словно бежало, оставляя внизу вонь выхлопных газов и человеческих испарений, здесь же небо как будто нежилось и свободно дышало в лицо Журковскому свежим, ровным ветром…

Он остановился на середине реки. До противоположного берега было не очень далеко, но он почему-то выглядел игрушечным — мелкие машинки, странно медленно катящие по набережной, фигурки людей, смешно и вяло перебирающие крохотными ножками, размахивающие короткими ручками… Анатолий Карлович не смог сдержать улыбки.

«Тоже мне, Андрей Болконский нашелся. Небо его, видите ли, на путь истинный наставило… Глаза открыло. В мои-то годы… Где же твой Аустерлиц, князь?… А туда же… Небо… И все равно что-то в этом есть… В хождении по воде яко по суху…»

Журковский сделал пол-оборота, чтобы вернуться на свой берег, и вздрогнул. Прямо перед ним стоял высокий мужчина в богатой меховой шапке, черной, спортивного покроя куртке и в черных же мягких брюках, уходящих в меховые сапожки. Видимо, он шел следом за профессором, неслышно ступая в мягких своих унтах, и остановился вместе с ним.

Анатолия Карловича неожиданно бросило в жар. Он узнал этого человека. Совсем недавно, выйдя из офиса Суханова и направляясь к машине, он едва не столкнулся с ним — мужчина в огромной шапке стоял на тротуаре, преграждая дорогу, и Журковскому пришлось даже пробормотать что-то вроде «простите-извините», чтобы обогнуть гиганта и пройти к служебному «Форду».

Как он здесь оказался? Преследовал? Зачем? С какой целью?

— Дрожишь, пархатый? — весело спросил верзила. — Приссал?

Анатолий Карлович мгновенно узнал этот голос. Тот самый, с наглой хрипотцой, который он уже два раза слышал в телефонной трубке.

— Ты знаешь, профессор, здесь лед тонкий. Проваливается иногда.

«Каким образом он лед-то пробьет? Или сразу в прорубь потащит?..»

Журковский невольно повел глазами, ища что-нибудь похожее на прорубь.

— Гы, — сказал мужик. — Гы-гы… Прорубь ищешь? Так она сама тебя найдет.

Он быстро поднял руку и схватил профессора за ворот. Притянув к себе, дыхнул Анатолию Карловичу в лицо теплым пивным перегаром.

— Ну, старый козел, что делать будем? Кончать тебя? Или как?

— Пустите, — прошептал Журковский.

Он попытался вырваться из цепкого захвата, но не смог оттолкнуть противника, лишить его равновесия — слишком велика была разница и в весе, и в силе, и в сноровке, да и возраст давал себя знать…

— Не пыли, не пыли, старый, — спокойно произнес верзила. — Я тебя сейчас убивать не буду, не бойся. Хотя моя бы воля, давно бы по асфальту размазал… Таракан ты вонючий…

Журковский машинально подумал, что тараканы вонючими не бывают, они ведь, кажется, не пахнут. Гигант, по-прежнему притягивая его к своему лицу и пристально вглядываясь в глаза, продолжал:

— Ты понял, сучара, что ты у нас на прицеле? Что каждый твой шаг виден? Понял, гнида?

Колено гиганта шевельнулось и даже не ударило, а как-то пихнуло Анатолий Карловича между ног. Резкая боль перехватила дыхание, судорогой свела все тело, но верзила не дал профессору согнуться. Он дернул его вверх, едва не придушив воротником.

— Ну, говори, понял или нет? Хрен с тобой, живи пока. Но — только пока. У тебя ведь, кстати, и жена есть… И сын… В общем, последний раз тебе говорю — не прекратишь свою байду, всё. Больше базара не будет. Мараться об тебя противно, гнида, а то бы давно уже… Пошел отсюда. Мусор.

Гигант резко выпрямил руки, оттолкнул профессора от себя и зашагал вперед, к другому берегу. Анатолий Карлович смотрел ему вслед. Фигура здоровяка в черной куртке быстро удалялась, уменьшаясь в размерах. Вот он дошел до стены набережной, быстро поднялся по лесенке и исчез за гранитным парапетом. Только цепочка следов осталась на снегу. Еще одна дорожка, протоптанная — как и те, о которых размышлял совсем недавно Анатолий Карлович, — неизвестно кем и для чего.