Росас - [29]

— Нет, я не хочу вас знать, сеньора.

— Уже давно я скомпрометирована.

— Вы?

— Я — все мои друзья были жертвами, приблизиться ко мне или иметь над своей головой меч ангела-истребителя — одно и то же. Я, мои друзья и несчастье образуем все втроем три единства классической трагедии, о чем мне часто твердил знаменитый поэт Лафинар, знавший, что ничем нельзя мне доставить большего удовольствия, как разговором о магистратуре. Итак — как только я поговорю с кем-нибудь, с ним непременно случается несчастье.

— И вы говорите мне это только сейчас! — вскричал дон Кандидо, поспешно хватаясь за свою шляпу и поднимаясь со скамьи.

— Остановитесь, жертва, предназначенная для ярости вашего врага! — вскричала донья Марселина.

— Я? Мне оставаться с вами?

— А что стало бы с жизнью вашей и Мигеля, если бы я не полетела предупредить вас об угрожающей вам страшной опасности?

— А что станет со мной, если я буду продолжать разговаривать с вами?

— Все равно, вам предназначено умереть — судьба неумолима.

— Черт бы вас побрал, сеньора!

— Опомнитесь, безумец! Если вы не будете разговаривать со мной, то умрете от руки Гаэте, если же останетесь со мной, то погибните от руки властей.

— С нами крестная сила! — вскричал дон Кандидо, смотря на донью Марселину испуганными глазами и складывая указательные пальцы обеих рук в виде креста.

—Ah',cuandonosehaistvoa

A la benexisencia Naciendo iugrataes!12

— отвечала донья Марселина двумя стихами испанского поэта.

— Прощайте, сеньора.

— Подождите, боги устроили нашу встречу, и мне не надо более идти к дону Мигелю. Поклянитесь мне лететь навстречу к нему и предупредить его об угрожающей вам катастрофе!

— Да, сеньора, ранее чем через час я увижусь с ним. Но вы со своей стороны поклянитесь мне, что никогда, что бы со мной не случилось, вы не остановите меня на улице!

— Клянусь вам в этом могилами моих предков! — вскричала донья Марселина, простирая свою руку и возвышая голос, хриплое эхо которого потерялось под сводами монастырского входа.

Испуганный дон Кандидо, подумав, что имеет дело с сумасшедшей, пустился бежать без оглядки, куда глаза глядят, не беспокоясь даже о том впечатлении, которое производило его странное бегство.

Только удостоверившись, наконец, что он один, почтенный профессор прекратил свой бег и пошел спокойными шагом. Оглядевшись, он увидел, что находится близ улицы Потоси. Он быстро направился туда, затем повернул на улицу Флорида и через Викторию спустился к Бахо, пройдя площадь Двадцать пятого мая и оставив крепость справа от себя.

Было три часа пополудни — час, когда в зимнее время портеньос никогда не забывают своей старой привычки выходить на солнышко.

Аламеда13 была полна народом.

Пять пушечных выстрелов с батареи, построенной в начале блокады в заливе дель-Ретиро, позади великолепного дворца сеньора Лаприды, занятого теперь мистером Слей-дом, консулом Соединенных Штатов, привлекли сюда многочисленных прохожих, желавших узнать причину этой стрельбы.

Однако это было заурядное происшествие: такой стрельбой сопровождалось обыкновенно приближение какой-нибудь французской шлюпки, проезжавшей близ берега и отыскивавшей удобное место, где можно было бы пристать ночью для приема эмигрантов.

Ни разу ни одна из таких шлюпок не была даже слегка задета ядрами с трех больших береговых батарей — артиллеристы Росаса могли любоваться лишь рикошетами своих снарядов по бушующим волнам реки.

На этот раз французское суденышко, в которое стреляли с батареи, так близко подошло к берегу, в насмешку ли над врагом или по приказанию, полученному офицером, бывшим на нем, что под прикрытием крутого берега приблизилось почти на дальность ружейного выстрела из порта, находясь, следовательно, под перекрестным огнем с крепости и батареи.

Тотчас же собралась толпа на пристани, самой худшей между прочим, из тех что, мы знаем, потому что ее и не хотели делать хорошей.

— Они идут на нас! — говорили одни.

— Умертвим их, когда они высадятся! — вскричал Ларрасабаль.

— Бинокль! — кричал Химено.

— Это высадка! — кричали другие.

— Очистите место — батареи откроют огонь! — сказал один из членов Народного общества, сидевший верхом на лошади.

На шлюпке внезапно убрали паруса, и она остановилась не более чем в двухстах метрах от берега.

Все ждали.

Но не одна шлюпка привлекла всеобщее внимание. В пятидесяти метрах от берега из воды подымалась темная и довольно большая скала, до нее можно было добраться, только пройдя по воде. На этом своего рода острове, вблизи которого находилась шлюпка, стоял человек, одетый в широкий белый сюртук. Очевидно, сорок метров, отделявшие островок от берега, он прошел прямо по воде, не замеченный никем: другой дороги туда не было. Этот человек был дон

Кандидо Родригес, у которого внезапно явилась мысль эмигрировать.

— Вот благоприятный случай для тебя, Кандидо! — сказал он сам себе, сидя на скале. — Само провидение привело тебя сюда. Ну, мужайся! Как только эта спасительная лодка приблизится, беги, бросайся, лети в реку и отдайся под защиту этой шлюпки.

Все это внушал несчастному профессору страх — самый худший советчик на свете, а между тем дон Кандидо и не заметил, что за ним была сотня солдат-федералистов, которые, лишь раз ударив нагайками по лошадям, через минуту будут около него, если только он сделает шаг к шлюпке, что в действительности и случилось.