Рось квадратная, изначальная - [2]

Уел их кудрявый красавчик в самую печёнку – задумались женихи-соперники, буйные головушки от тяжких дум повесили, обмозговывая его явно нежданное предложение. Добродушный увалень, что Благушей был назван, вздыхает тяжко, голубые глаза с тоской в пустой бокал глядят, словно ответ там потеряли. Встряхивает головой, подливает из кувшина, но не пьёт. Мне бы налил, ядрёна вошь, что ли? Второй же, крепыш Выжига, мрачно усмехается, топорщит усищи, ровно тараканий пахан, щурит правый глаз в сторону помоста, где птицей-трепыхалой заливаются балабойники, затем недовольно цедит сквозь зубы:

– Так-то оно так, Скалец, да больно уж расходы большие, пёсий хвост! Я на новую хату откладывал, семью заводить – значит от стариков отделяться, иначе жизни никакой не будет, а с этой Отказной…

– Ладно, не скаредничай, братец, – ухмыляется красавчик. – Мы ж тебе не чужие, разогни коромысло, знаем, что бабок у тебя и на три хаты хватит да ещё останется. Да и нынешний день на торговые сделки был весьма удачным, лучше не бывает, скажешь – нет?

Выжига свирепо зыркает на меня, вгоняя стариковскую душу в пятки. Не понравилось, видать, что красавчик личные дела при постороннем обсуждает – при мне то есть.

– Ты чего, дед, пёсий хвост, не пьёшь? Отдыхать, что ли, сюда припёрся?

– Ась? – На всякий случай прикидываюсь глухим.

– Я говорю, чего сидишь как пень?! – рявкает Выжига, аж брага в бокалах всплёскивается. – Нам балабойка твоя без надобности!

– Ась? Кхе-кхе…

Стою на своём. Глухой я как пень, ребятушки, ничегошеньки не слышу.

– Да глухой он как пень. – Скалец откровенно ржёт. – Эй, дед, выпить хочешь?

– Ась? – Голос едва не дрогнул – конечно, хочу! Но испортил бы весь сюжет.

– Оставь его в покое, – вмешивается Благуша и подвигает свой бокал ко мне – а бокал-то полный! – Выпей, отец, за здоровье наше да за удачу!

Хватаюсь за бокал обеими руками – жест слава и глухому понятен, невнятно благодарю, припадаю к краю, тяну, глоток за глотком, чувствуя, как внутри разливается блаженное тепло. Спасибо, слав, спасибо, сынок, удружил, выручил! Не ошибся я в тебе, душа у тебя добрая! Пожелаю я тебе Удачи, да только тебе одному и пожелаю!

– Ну что решили-то? – тормошит собокальников Скалец. – Три дня до Невестина дня осталось, ни больше ни меньше, ровно столько, сколько для Отказной и надо! Кто первый за три дня вернётся на родной домен, тому невеста и достанется!

– Не гони камила, пёсий хвост, – хмурится Выжига – Не так всё просто…

Благуша молчит, тоже бровями двигает, лоб морщит. Сразу видать, что затея ему не по душе. Не робей, парень, я тебе удачи пожелал, да не просто удачи, а Удачи! А я не кто иной, как… Хм, однако – понесло. Имя моё без особой надобности даже в мыслях называть не следует. Главное, парень, вот что – что бы ты сейчас ни решил, всё у тебя получится!

В трактир заглядывает стражник по прозвищу Обормот, спиной-то я его, конечно, не вижу, но зычный бас мостовика-раздрайника перекрывает трактирный шум, как горный водопад – шум грибного дождика.

– Эй, народ! – ревёт Обормот. – Ежели кто желает покинуть домен сегодня, халваш-балваш, то самое время поторапливаться, так как до смещения осталось всего ничего! И не говорите потом, что не слышали!

Закончив речь, стражник звучно хряскает древком служебной алебарды об пол.

С разных сторон от трактирного люда Обормоту несутся дружеские приглашения присоединиться и опрокинуть бокальчик-другой, и мостовик, явно сменившись с дежурства, одно из приглашений благосклонно принимает. Я не оглядываюсь. Во-первых, и так слышно и понятно, во-вторых, я же «глухой». Цежу себе потихоньку из бокала, растягивая удовольствие, поглядываю ненавязчиво на заинтриговавшую меня троицу. Даже после столь многих лет, сколь мало кому выпадает прожить, простые людские дела всё ещё вызывают у меня немалый интерес. Впрочем, сейчас делать всё одно нечего…

Благуша снова вздыхает, явно не зная, чем занять осиротевшие руки на столе, бросает взгляд в сторону стойки трактирщика и начинает нехотя подниматься, но Скалец ловко перехватывает его порыв.

– Сиди, Благуша, сиди, друган, я сам сбегаю. Принесу тебе бокал, разогни коромысло, да и кувшин заодно наполню.

– Трогаться уже пора, оторви и выбрось, – ворчит слав, плюхаясь обратно на скамью.

– Ничего, кувшинчик ещё успеем уговорить, – отмахивается кудрявый красавчик, улыбаясь с каким-то затаённым смыслом.

Возвращается он на удивление быстро, грохает перед Благушей бокал и наливает всем, кроме меня, но слав, добрая душа, и на этот раз не забывает о старике:

– Налей и ему, я плачу.

– Как скажешь, друган, как скажешь, разогни коромысло…

Признательность моя уже не имеет границ, так и рвётся наружу, так что еле успеваю её топить в халявной браге. Прикладываются и остальные, без тостов, на посошок.

– Ладно, подводим итоги, – говорит Скалец, отставляя посуду и утирая губы уже изрядно испятнанным рукавом белой рубахи. – Ты как, Выжига, согласен?

– Надоел ты мне до смерти, пёсий хвост, – ворчит усатый крепыш, не зная, на что решиться, – Пристал как банный лист.

– Я что тут даром битый час распинаюсь?! – обижается Скалец. – Давай конкретно, разогни коромысло!