Рондо - [2]

– Почему у тебя автобус стоит на крыше дома? Разве так бывает?

Объяснять, что это не автобус, а четыре коня и человек в коляске, который ими управляет, Митя даже не пытался. Коней он видел на одном доме с колоннами, и мама сказала, что это театр. Митя уже поднакопил жизненного опыта и знал, что некоторые вещи взрослым объяснить невозможно. Поэтому он не совсем вежливо бурчал что-нибудь, вроде «так надо». Вопрос с улыбкой превосходства шёл заниматься своими делами, а Мите только и надо поскорей остаться одному и нырнуть туда, где необязательно понимать – достаточно чувствовать, где форма нужна только чуть-чуть, совсем немного, а главное – это скрытый смысл, который ты сам и придумываешь. Нет, он придумывается независимо от тебя. Взрослым из всего этого доступна лишь та небольшая часть, которая хоть как-то похожа на их жизнь. И они говорят друг другу: «У ребёнка богатая фантазия». Вот и всё, что, с кряхтением подстраиваясь под гнетущую их действительность, могут сказать взрослые о детях.

Иногда бабушка брала Митю с собой на рынок. Путь до него узкими улочками был не близок, но по дороге встречалось много интересного. Например, керосиновая лавка – некрасивый деревянный сарай, крашеный бурой краской, который не то чтобы сердитый, а вот бывает, сидит хмурый дядька, курит, и видно, что он ни с кем не хочет разговаривать. Вот и сарай был такой же.

А за лавкой поднималась лёгонькая белая церковь. Она стояла заброшенная, без стёкол, и кое-где в стенах обнажались красные кирпичи. А в одном месте, наверху, шёл узкий карнизик, и прямо из него росло маленькое деревце. Росло прямо из церкви. Дереву же нужна земля, а тут прямо из кирпичей и штукатурки. И Митя каждый раз, как они шли мимо, показывал бабушке на деревце, как на чудо. Но она к таким чудесам оставалась равнодушна и всегда повторяла то, что он давно знал: в этой церкви женился Пушкин… или справил свадьбу… Нет, он в ней венчался. Кто такой Пушкин Мите объяснять не требовалось. Неужели и Пушкину это деревце было неинтересно?

А тёмные подворотни приоткрывали лоскуты чужих дворов, соблазняя заглянуть туда. Однако бабушка торопилась. Атмосфера рыночной оживлённости чувствовалась на большом расстоянии от самого торжища. Она проникала во все прилегающие улицы и переулки. Нетерпение росло, и бабушка ещё больше убыстряла шаг. Наконец, за очередным домом их встречали открытые нараспашку ворота, за которыми шевелилась многоголовая толпа. Над рынком витали свои особые запахи. Здесь пахло землёй, сыростью, яблоками, лошадьми, водочным перегаром… Дощатые прилавки располагались рядами – часть под жестяными навесами, часть под открытым небом. По одну сторону от них, вроде бы неспешно, и, в то же время, суетливо двигались покупатели, то убыстряя шаг, то приостанавливаясь, чтобы получше разглядеть выложенные огурцы и свёклу, картошку и смородину. По другую сторону прилавков торжественно, как на трибуне, стояли продавцы.

– Почём картошка?

– Полтора.

Бабушка сразу никогда ничего не покупала. Она сперва ходила и смотрела. Митя держался за её руку крепко – тут чуть отвлечёшься – и потеряешься. Страшно. Но он и глазами, и ушами, и носом успевал брать дань с этого, ни на что другое непохожего, кусочка города. А иногда, если никто не видел, то и пальцем мог потрогать. Он долго не рассматривал – не успевал. Но каждую сцену, каждый предмет схватывал влёт со всеми мельчайшими деталями, сразу улавливая скрытую суть и настроение увиденного.

Вот молодая весёлая тётка в сером платке крутится за прилавком то в одну, то в другую сторону. Перед ней на металлическом подносе высится горка огурцов. Справа от неё парень в телогрейке нараспашку и в кепочке со сломанным козырьком торгует крыжовником. Только он про крыжовник забыл, он даже один раз не услышал, когда его спросили: «Почём?» Он хочет веселить соседку, хотя та и так хохочет без остановки. Но он хочет развеселить её так, чтобы она забыла про свои огурцы. Но тётка и про огурцы не забывает, и с парнем ей интересно. Вот она и вертится: то к покупателям обернётся, то к крыжовниковому шутнику. И среди других, почти неподвижных продавцов они, как единственная картинка в скучной книжке.

В грубо сколоченной клетке вздрагивает белая кучка перьев, из которой торчат красные гребешки, и выглядывают круглые насторожённые глаза. Петухи и куры напуганы. Они не квохчут, а пытаются глядеть во все стороны сразу, потому что страшное творится кругом. Мите понятен их ужас – он держится за бабушку, а петухам держаться не за кого. В него даже стал заползать этот птичий страх. Поэтому он старается не смотреть на клетку. Но всё же исподтишка поглядывает. А курицам и петухам становится совсем плохо, когда их покупают, связывают ноги верёвочкой и суют в сумку.

Мужичок торгует грибами. Бабушка про таких говорит: «Никудышный человек». Он суетится, дёргается, заискивает перед проходящими мимо него. У него слезятся глаза, руки трясутся, рубашка на нём мятая, и сам он тоже мятый. Его товар разложен не на прилавке, а на, расстеленной прямо на земле, тряпочке. Он и цену скидывает, но никто не берёт. Здесь на рынке одни ведут себя уверенно, как хозяева, другие просто спокойны. А иногда попадаются вот такие вертлявые. Ой, как хочется мужичку продать свои грибы…