Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - [115]

С одной стороны, Лэйнг в каком-то смысле возвращается назад, к своей первой книге. Как и в «Разделенном Я», он поднимает вопрос о критериях оценки патологического опыта и опыта вообще и настаивает на приоритете исследования именно непосредственного, а не опосредованного опыта. Эта неокантианская критика оснований психиатрии, медицины, науки в общем заимствуется им от экзистенциально-феноменологической психиатрии и, в принципе, в содержательном аспекте сохраняется в неизменном виде.

С другой стороны, в своих исследованиях натального и пренатального опыта и в критике всякого объективирующего исследования он выражает критицизм середины 1970-х, возможно, критицизм «Политики переживания», только обращенный теперь в сторону не современного общества в целом, а в сторону науки и ее принципов. Примечательно, что в рамках этой крайне критической позиции рассматривается теперь и экзистенциально-феноменологическая психиатрия, из которой он вырос и которая когда-то была ему столь дорога.

Работа начинается с крайне критических деклараций, по сути, с провокации, почти всегда отмечающей книги Лэйнга. Он пишет:

Опыт – это не объективный факт. Научный факт не может быть пережит. Различия и корреляции, общность и непохожесть, переживаемые нами как события, лишь иногда соответствуют тем различиям и корреляциям, которые мы расцениваем как объективно реальные. Каждый школьник или школьница знают, что внешность обманчива[449].

Все те же краткие, но эффектные прозрения, все то же глубокое проникновение в суть вещей с молниеносным попаданием в ядро проблемы. Только теперь он прозревает не будущее общества, а отношение науки к переживаемой нами реальности.

Лэйнг ставил перед собой практически невыполнимую задачу, поскольку пытается схватить то, что схватить невозможно. Он и сам признается, что «непросто даже сказать, что такое опыт. Все переживания – это отдельные примеры опыта, но переживание – это не опыт сам по себе»[450]. Он стремится представить опыт, минуя традиционные методы исследования объективного мира, поскольку они по отношению к опыту слепы и не могут даже прикоснуться к нему. На этом пути наиболее правильной стратегией, на его взгляд, оказывается описание, которое наиболее адекватно представляет пережитое им самим и другими людьми, позволяя сохранить непосредственность переживания.

Опыт, – и здесь Лэйнг вспоминает один из самых интимных опытов своей жизни, – подобен музыке. Он диахроничесски развертывается во времени, включая отдельные переживания, но эти переживания еще не есть опыт. Музыка – это также последовательность нот разной высоты, однако мелодия – это не сумма нот и не ноты сами по себе, но система взаимоотношений, переплетений, последовательность, образующая целостность ансамбля. Точно так же опыт – это сложно организованный ансамбль переживаний. Мелодию нельзя исследовать и на основании этого исследования получить опыт ее проживания, ее, прослушав, можно лишь пережить заново. Если этот ансамбль нот не слышен как мелодия, доказать это невозможно. Нет иного способа, кроме как услышать музыку, нет способа, кроме как пережить, чтобы познать какой-либо опыт. Только такой подход, по мнению Лэйнга, может сохранить целостность опыта. «В теории мир уже раздроблен на части. Так ли уж нужно стараться раздробить его и в практике?»[451], – спрашивает он своих читателей.

Лэйнг идет от обратного: от, на его взгляд, «неправильного» ракурса исследования опыта к стихии опыта как таковой. И, по традиции, первым этапом на этом пути является критика объективизации опыта в естественных науках и медицине. В этой критике Лэйнг отталкивается от того факта, что объективный мир, описываемый наукой, не является действительным, реальным миром. Напротив, это очень сложный искусственный объект, артефакт, созданный благодаря множеству операций, которые исключают из объекта реального весь непосредственный опыт.

Наука, по мнению Лэйнга, требует отказаться от всего субъективного как от помехи, препятствующей объективному исследованию. Она настаивает на отказе от ощущений, чувств и предрассудков. Однако при этом наука забывает, что, несмотря на это многократно повторяющееся в истории философии и науки правило отказа от всякой субъективности, субъективность эта постоянно всплывает в научном исследовании как инструмент познания. Действительно, исследователь не может избавиться от глаз, которыми он смотрит на мир вокруг себя, которыми он вглядывается в стекло микроскопа, поэтому он не может избавиться и от субъективности ощущений. Не может он отказаться и от обобщения фактов, которое является обязательным требованием научной объективности, однако обобщение это он совершает в субъективной стихии мышления. Здесь Лэйнг вскрывает очень важный момент: субъективный опыт никогда не уходит из науки, он просто превращается в инструмент. Напоминая, что не следует забывать об этой субъективной составляющей науки, Лэйнг пишет:

Я не прошу хирурга, вправляющего кость, или дантиста, удаляющего нерв зуба, в то время, когда он, надеюсь, полностью сконцентрировался на своей безличной задаче, питать ко мне какие-то личные чувства или намерения.