Ромовый дневник - [42]

— Ну, приятель, — выдохнул он, — тебе бы пораньше здесь оказаться. Лоттерман узнал, что Моберг выписал чек за наш залог, — сперва попытался заколоть его ножницами, а потом гнал, как борзая, аж до самой улицы. — Он кивнул. — Коррида, да и только. Я думал, Мобергу не жить.

— Боже милостивый, — пробормотал я. — А что с чеком? Он по-прежнему в силе?

— Думаю, да, — ответил Сала. — Лоттерман потеряет лицо, если его аннулирует.

Я с сомнением кивнул. Это ломало мой план обзавестись машиной. Я собирался занять у Лоттермана денег, а потом отдавать по десять-пятнадцать долларов в неделю из моего жалованья. Стоя у темной комнаты, я лихорадочно искал какие-то альтернативы, когда Лоттерман вдруг выскочил из кабинета и позвал меня к себе.

— Хочу тебя лицезреть, — рявкнул он. — И тебя, Сала, тоже — нечего там прятаться.

Нарочито его проигнорировав, Сала зашел в темную комнату. Несколько секунд спустя он появился с пачкой сигарет.

— Прятаться, черт возьми! — прохрипел он достаточно громко, чтобы его слышал Лоттерман и все прочие. — В тот день, когда мне придется от такого мудака прятаться, я выброшу полотенце.

Лоттерман сделал вид, что не расслышал. Никогда я не видел его в таком состоянии. Он пытался поддерживать гневный тон, но казался еще более смущенным, чем все остальные, и после нескольких секунд его речуги мне показалось, что он находится на грани чего-то вроде апоплексического удара.

Начал он с восклицаний на предмет того, каким свинством со стороны «чертова психа Йемона» было вовлекать нас в беду.

— И еще Моберг, — простонал он. — Этот псих, этот никчемный алканавт — ведь он у меня ворует. — Лоттерман треснул кулаком по столу. — Это пьяное ничтожество, таракан, а не человек — идет и так запросто кидает меня на двадцать три сотни долларов! — Он уставился на нас. — Можете вы, парни, понять, на что из-за этого сходит мой банковский баланс? Знаете, на что? Есть у вас представление, сколько стоит, чтобы эта газета выходила? — Он снова осел в кресле. — Боже милостивый, ведь я вложил в дело свои сбережения по той простой причине, что верю в журналистику. И вот этот позорный, гнойный таракан идет и пытается одним ударом меня свалить. — Тут Лоттерман приложил руку ко лбу.

— И Йемон! — вдруг завопил он. — Я все про него понял в ту самую минуту, как его увидел! Я сказал себе: Эд, избавься от этого парня — он ходячая неприятность! — Он погрозил нам пальцем. — Я хочу, чтобы вы держались от него подальше, понимаете? Какого черта он тут вообще делает? Почему не вернется туда, откуда прибыл? На что он живет?

Мы с Салой пожали плечами.

— Кажется, у него есть доверительная собственность, — сказал я. — Он как-то говорил о том, чтобы инвестировать немного денег в кегельбаны.

— Боже всемогущий! — воскликнул Лоттерман. — На хрен, на хрен таких инвесторов. — Он покачал головой. — И у этого типа хватило духу врать мне, что он на мели… занял сотню долларов и выбросил ее на мотоциклет! Можете вы это понять?

Я, разумеется, этого понять не смог, и Сала тоже.

— А теперь он преследует меня в судебном порядке и хочет еще денег, — продолжил Лоттерман. — Видит Бог, мы еще посмотрим, что он на самом деле получит. — Он откинулся на спинку кресла. — Такая жуть, что просто не верится, — пробормотал он. — Я только что заплатил тысячу долларов, чтобы вызволить его из тюрьмы. Этого опасного психа, который обещал открутить мне голову. Ведь он обещал мне голову открутить. И Моберг, — вспомнил он. — Откуда он вообще взялся? — Лоттерман покачал головой и махнул нам на выход. — Идите, — сказал он. — И передайте Мобергу, что я непременно его посажу.

Только мы пошли к двери, как Лоттерман еще кое-что припомнил.

— Погодите минутку, — позвал он нас. — Не хочу, парни, чтобы вы думали, будто я не вызволил бы вас из тюрьмы. Конечно, я бы вас вызволил. Ведь вы сами это знаете, правда?

Мы заверили его, что знаем, а потом оставили бубнить себе под нос за столом. Я прошел в библиотеку и сел подумать. Машину я все равно собирался раздобыть — независимо от тех усилий, которые бы на это ушли. Я уже приметил «фольксваген» с открывающимся верхом за пять сотен, и он казался в чертовски хорошем состоянии. Принимая во внимание фантастические цены на машины в Сан-Хуане, сделку можно было бы считать очень успешной, купи я его за четыре сотни. Я позвонил Сандерсону.

— Послушай, — непринужденным тоном начал я, — сколько я самое меньшее получу от этой заморочки с Зимбургером?

— А что? — поинтересовался он.

— Я хотел бы вперед. Мне нужна машина.

Сандерсон рассмеялся.

— Тебе не нужна машина — ты хочешь машину. Сколько тебе нужно?

— Около тысячи, — сказал я. — Я не жадный.

— Да ты спятил, — ответил он. — Максимум, что я могу при любых обстоятельствах сделать, это двести пятьдесят.

— Идет, — быстро согласился я. — Конечно, капля в море, но тоже на пользу. Когда я смогу их получить?

— Завтра утром, — сказал он. — Как раз придет Зимбургер — мы сможем собраться и всё уладить. Но дома я этим заниматься не хочу. — Он помолчал. — Около десяти сможешь зайти?

— Конечно, — сказал я. — Тогда и увидимся.

Положив трубку, я понял, что готовлюсь к решительному шагу. В конце недели мне предстояло переехать в собственную квартиру, а теперь я и машину почти что купил. Сан-Хуан брал меня в оборот. Пять лет мне не требовалась машина — со времен того старенького «ситроена», который я купил в Париже за двадцать пять долларов и годом позже продал за десять, исколесив на нем всю Европу. Теперь я готов был выкинуть четыре сотни за «фольксваген». Во всяком случае, это давало мне ощущение, будто я куда-то продвигаюсь — не важно, на благо или во зло.