Ромен Гари, хамелеон - [42]
Прочитав Promise at Dawn, Ева с Кларой написали Гари письмо и отправили его по адресу американского издательства, но ответа не получили.
В марте 1969 года Клара, которая теперь жила в Хайфе с мужем и дочерью, узнала из газет, что Ромен Гари собирается читать лекции в Израиле. Она попыталась с ним встретиться, но ей это не удалось. Тогда она отправила Гари письмо, в котором рассказала, что узнала свою сестру в героине «Обещания на рассвете», и указала на факты, которые он исказил. В ответном письме от 21 марта Гари умолял Клару поделиться с ним всем, что ей известно о сестре. А в следующем, от 18 июня, признался, что за всю жизнь по-настоящему любил только Илону>{233}.
Между ними завязалась долгая переписка. Клара рассказала, что Илона слыла одной из самых очаровательных женщин Будапешта, вела блестящую светскую жизнь и своим присутствием украшала самые изысканные салоны. Она далеко не была правоверной иудейкой, но ее не принимали и христиане. Она уже вовсе не принадлежала к буржуазии, но и аристократы едва ее терпели — ей нигде не было места. У Илоны было много поклонников, которые видели в ней блестящую партию, но она упорно не желала связывать себя узами брака.
В 1944 году, находясь в самом пекле фашизма, Илона начала вести себя странно и приняла католичество.
Благодаря своим связям и большому состоянию семье Гешмаи удалось выехать из Венгрии в Бельгию, где они тайно жили вплоть до освобождения. В последние месяцы войны у Илоны была навязчивая идея, что немцы снова вернутся. Покинув Венгрию с помощью Красного Креста, она поселилась в Брюсселе, где жили близкие друзья ее родителей. По приезде в Бельгию ее состояние ухудшилось, и в 1952 году ей поставили диагноз шизофрения. В 1946 году отец отправил ее на лечение в швейцарскую психиатрическую клинику, но оплата для него оказалась слишком высокой. В итоге ему удалось найти для Илоны прекрасную лечебницу к северу от Антверпена, содержавшуюся на средства женского монастыря норбертинок>{234}, и именно здесь она прожила до самой смерти в 1999 году. Илона не понимала, почему ее держат в сумасшедшем доме, и очень страдала от одиночества. Отец умер в 1953 году, мать — в 1961-м. После смерти родителей на несколько недель к ней приезжала Клара, и сестры говорили о прошлом — только о прошлом. На какой-то миг к Илоне возвращались ее очарование и ум. С плутовской улыбкой она вспоминала Ромена так, словно он до сих пор был рядом.
Илоне не раз предлагали обратиться в другую клинику, но в последний момент, когда все было уже готово к переезду, она заявляла, что новое место ей не по душе, и отказывалась что-то менять.
В 1964 году Клара, в очередной раз приехав навестить сестру, принесла ей томик «Обещания на рассвете». Через какое-то время Гари получил вполне разумное письмо из шести строю Илона сообщала, что прочитала его книгу, и просила ей писать. В заключение она сообщила, что приняла постриг и теперь живет в монастыре. Гари сразу же ей ответил, но через несколько дней пришло второе письмо, слово в слово совпадающее с первым, потом такое же третье, четвертое, и на каждое Гари отправлял ответ. Пятое письмо Илоны было несколько иным.
Это озадачило Гари, и он попросил консула Франции в Антверпене г-на Риалана разыскать Илону. В результате монастырь оказался психиатрической лечебницей, где его уверили, что заболевание Илоны неизлечимо. Ей не давали читать письма Гари и просили передать настойчивому корреспонденту, чтобы он не писал и не пытался с ней встретиться.
Гари охватила невыносимая боль, он признался Кларе, что трагедия Илоны окончательно разрушила его жизнь и ей не стоит удивляться, если порой он будет вести себя грубо или агрессивно. Теперь в какой-то степени можно понять, в чем причина.
По словам племянницы Илоны Мириам Б., ее тетя сохранила отчетливые воспоминания обо всех предвоенных событиях, о времени своего детства и молодости, но была совершенно неспособна воспринимать окружающую реальность. Ее поведение невозможно было предугадать: она была то ласковой, то злой. Впрочем, с возрастом симптомы болезни стали несколько ослабевать. Последние пятнадцать лет ее уже не держали взаперти, ей было дозволено свободно ходить по территории больницы.
В старости Илона испытала сильную тягу к своим еврейским корням. У нее и здесь было раздвоение личности: она утверждала, что «по сути — иудейка», но продолжала ходить на воскресную мессу, потому что привыкла и это ей нравилось. Она мечтала поехать в Израиль, «где одни евреи», но не решалась выйти даже за ворота парка, расположенного рядом с клиникой, хотя теперь ей это уже не запрещалось. Незадолго до смерти Илона почти вернулась к нормальному состоянию. Врачи охотно давали ей разрешение на время покинуть клинику. Она навещала родственников в Брюсселе, но уже через несколько дней в безумной тревоге сокрушалась, что так далека от мест, где прошла б
