Ромен Гари, хамелеон - [21]

.

В своей автобиографии Гари ничего не говорит об условиях жизни и атмосфере, окружавшей в этом городе полмиллиона евреев. Он, как это часто бывает в его произведениях, останавливается на малозначительном впечатлении — детском спектакле, проходившем в престижном учебном заведении имени Михаля Крешмара, в котором, как уверяет Гари, он учился. Роман Касев якобы читал там драматическую поэму Адама Мицкевича «Конрад Валленрод», и ему горячо аплодировали. Но, по словам Софии Гаевской, второй жены посла Польши во Франции Станислава Гаевского, Роман Касев посещал школу Гурскиего, куда ходили дети из довольно скромных семей^{153}. Кроме того, он занимался французским языком с репетитором Люсьеном Коллек де Любок (жил по адресу: Новы Жад, 3 в Варшаве), который станет прототипом Дьелева-Колека в «Обещании на рассвете»^{154}. Начальное образование в Польше было общедоступным и бесплатным, а вот за обучение в гимназии приходилось платить, и туда поступало мало детей из еврейских семей. В Польше антисемитизм существовал на уровне государства, которое вело дискриминационную политику, закрывая евреям доступ к ряду профессий. Движение «Христианский деловой фронт» призывало к бойкоту магазинов, владельцами которых были евреи, а Союз студенчества сделал своим девизом принцип numerus clausus — «ограничение доступа евреев к образованию», который затем превратился в numerus nullus — «полный запрет». Юдофобские настроения в стране также подогревала католическая церковь, которая устами ксендзов, обращавших к пастве свои послания, призывала бороться с евреями. После всех этих злоключений Ромен Гари, даже став состоятельным человеком, до самой смерти продолжал бояться нищеты.

Гари рассказывал своей знакомой Барбаре Пшоняк^{155}, что его мать очень боялась венерических болезней и потому в Варшаве решила свозить сына на просветительскую фотовыставку, посвященную сифилису, где висели, в частности, снимки людей с язвами. Увиденное привело Романа в ужас, но даже это не помешало ему на протяжении долгих лет оставаться постоянным клиентом публичных домов.

Чтобы лучше понять, какие чувства оставила Ромену Гари жизнь в Варшаве, стоит обратиться к четвертой^{156} главе романа «Грустные клоуны». Польский еврей Раппапорт получает французское гражданство, и, как и Гари, меняет фамилию на Лямарн. По меньшей мере странно встретить подобного персонажа в книге еврейского писателя. Описывая унижения и гонения, которым подвергался в детстве Лямарн, Гари прибегает к антисемитским стереотипам, обычным для французской литературы XIX — начала XX веков.

Лямарн — как знать, может, это было его настоящее имя? — был невысокого роста; иссиня-черные, тщательно выкрашенные волосы спадали ему на смуглые щеки, как развернутые крылья ворона; его черты отличались своеобразной латиноамериканской красотой, как говорили раньше иностранцы. Но на самом деле он родился в Польше, в семье портного из Лодзи. Кроме того, у него были очень длинные трепещущие ресницы над умильными карими глазами, отличавшимися той приятностью на ощупь, которая больше пристала хорошим перчаткам, чем взгляду мужчины.

<…> Теперь ему исполнилось сорок семь, и у него был один из тех носов, которые, кажется, удлиняются с годами.

Несколькими строчками ниже Гари наделяет Лямарна своими собственными воспоминаниями:

В детстве, когда польские мальчишки его мутузили и дразнили жидам, он не обижался: ведь это были не французы. Просто маленькие варвары^{157}.

В «Европейском воспитании» появляется еврейский ребенок, юный скрипач-виртуоз, над которым все издеваются. Вундеркинда Монека Штерна мучают сверстники-поляки, хотя он играет не хуже Яши Хейфеца или Иегуди Менухина. Сам Гари был не только начисто лишен слуха, но и, к большому неудовольствию своей матери, терпеть не мог музыки. «Когда ему было четыре года, родители верили, что он станет музыкантом-виртуозом»^{158}.

В воображении Гари еврейская гениальность непременно сочеталась с физическим уродством:

Великий пианист Артур Рубинштейн, внешность которого соответствовала ожиданиям антисемитов, сумел это преодолеть, и теперь его принимали как виртуоза в самых аристократических дамах — он даже написаплкнигу, чтобы это доказать. Гению всё позволено^{159}.

<…> Посреди толпы стоял мальчик лет двенадцати. Он был некрасив: рыжие кудрявые волосы, толстые губы, крупный нос, глаза без ресниц с красными веками^{160}.

Невозможно дальше зайти в ненависти к самому себе, но несколькими строками ниже ребенок-мученик преображается в искупителя человечества:

Стоя посреди вонючего погреба, этот одетый в грязные тряпки еврейский мальчик, потерявший родителей в гетто, оправдывал мир и человечество, оправдывал Бога. Он играл. Его черты уже не казались уродливыми, а его неуклюжесть — нелепой; смычок в его маленькой руке превратился в волшебную палочку.

Глава о Варшаве завершается рассказом о том, как посмеялись одноклассники, узнав, что скоро Роман уедет во Францию. Как-то раз один из них спровоцировал мальчика, сказав, что его мать — «старая кокотка». Роман не стал плакать и ничего не ответил обидчику, а дома обо всем рассказал матери. Мина, вместо того чтобы пожалеть сына, влепила ему пару пощечин, чтобы впредь тот не уклонялся, а защищал честь семьи, и на повышенных тонах стала ему внушать, что лучше вернуться домой избитым в кровь, чем униженным. В действительности маловероятно, чтобы варшавские мальчишки что-то знали о жизни матери Романа Касева в Вильно, — впрочем, Мину в любом случае нельзя было упрекнуть в недостойном поведении. Над Романом Касевым если и издевались, то, скорее всего, совсем по другой причине. Возможно, его дразнили «жидпахом» и избивали, как это делали со всеми еврейскими детьми в польских школах двадцатых годов. Гари уверяет, что именно после этого инцидента его мать решила эмигрировать и подала заявление в консульство Франции на получение визы. Может быть, ей следовало обратиться к «махеру», который за кругленькую сумму обеспечивал заинтересованным лицам билеты и визы. В Варшаве можно было приобрести поддельную французскую визу отличного качества. Мине советовали ехать через Италию, потому что консульство Франции в Милане свободно выдавало визы гражданам Польши, которые заявляли, что едут во Францию на лечение