Романы. Рассказы - [32]

Мурад с товарищами, облокотившись на перила каменной стены, часами молча смотрели на извивающуюся дорогу, на горные тропинки, на пустыри, где когда-то стояли родные дома. Мысли ребят уносились в далекие счастливые дни, к которым уже не было возврата.

В один из таких дней через головы ребят пролетел камень и со стуком ударился о большие квадратные плиты церковного двора.

Ашот поднял камень. Он был завернут в бумагу.

— Смотри, Мурад! Тут записка! — с удивлением сказал Ашот.

— Давай сюда.

Мурад начал читать. В записке было всего несколько слов: «Ребята! Напишите записку, заверните в нее камень, бросьте вниз. Кто уцелел? Как с вами обращаются? Что думают турки делать с вами? Записку эту уничтожьте».

А вместо подписи стояли загадочные слова: «Армянин с гор».

— Наши в горах! — воскликнул Мурад. — Интересно знать: кто там?

— Этого не узнаешь: видишь, человек, написавший эту записку, даже фамилию свою скрыл, — сказал Ашот.

— Ну и задачу задал нам этот человек! — Качаз взял записку из рук Мурада и прочитал про себя. — Попробуй перечислить, кто уцелел, да еще сказать, что турки собираются сделать с нами!

Ребята втроем сочинили ответ:

«Всех мужчин и мальчиков старше тринадцати лет турки убили. Воды дают вдоволь, хлеба мало. Что собираются делать с нами — не знаем».

— А не спросить ли нам, кто из наших там, в горах? — спросил Ашот.

— Нет, это неудобно. Лучше спросим, нельзя ли нам перебраться к ним, — предложил Качаз. — Мы ведь сумеем выбраться отсюда.

И они добавили:

«Мы хотим к вам. Напишите: где вас можно найти и когда?»

Подписались так же, как незнакомец: «Армянские мальчики».

Напрасно по целым дням ребята ждали у стены. «Армянин с гор» больше не приходил.

Качаз в церкви как-то притих. От его прежней энергии не осталось никакого следа. Ходил он вялый, с мрачным лицом. Зато Ашот мало изменился; даже в этой обстановке, среди всеобщего уныния, он был оживлен, вечно о чем-то хлопотал, выполнял какие-нибудь поручения и даже шутил.

— Арап! Брось ты ходить таким мрачным, словно жить тебе надоело! — говорил он Качазу.

— Не приставай! Чему мне радоваться?! — огрызался Качаз.

Среди уцелевших ребят не было Мушега. При спуске из крепости он исчез бесследно. Астхиг тяжело переживала потерю брата. Она часто приходила к Аместуи с заплаканными глазами, садилась около нее и все говорила о Мушеге.

— Он был такой ласковый! — повторяла Астхиг. — Я нехорошая, мало любила его. Ах, хоть бы еще раз увидеть его живым, мне больше ничего не надо! — И слезы медленно, капля за каплей, катились по ее побледневшему лицу.

— Ты не теряй надежды, — успокаивала подругу Аместуи. — Он, наверное, спасся и живет сейчас где-нибудь в горах, а может быть, он нашел наших там. А вот моя мать и братишка больше уже никогда не вернутся…

— Как вы думаете, ребята, спасся Мушег или нет? — спросил Мурад после очередного посещения Астхиг.

— Трудно сказать. Такая была каша, что не разберешь, — ответил Ашот.

— А вот Смпад уцелел. Я до сих пор ума не приложу, как это ему, такому трусу, удалось проскочить?

— Очень просто: мать нарядила его в платье сестры, завязала голову платком и, как девушку, повела вниз с собой.

— Это на него похоже, — сказал Качаз. — А вот Мушега нет, жаль его.

На двенадцатый день, рано утром, аскеры вывели людей из церкви на шоссейную дорогу и выстроили в одну длинную колонну по четыре человека.

Долго стояли люди под палящим солнцем, пока писари считали ряды. Часам к двенадцати дня выдали каждому по маленькой буханке хлеба, и в сопровождении конной охраны колонна тронулась в путь.

Шли медленно, с остановками.

После двух часов ходьбы около маленькой речушки устроили первый привал. На середину поляны, где отдыхали уставшие люди, верхом на коне, словно грозный султан Селим с картинки, выехал начальник охраны — бравый баш-чавуш[11]. Грозен был его вид: коренастый немолодой человек с закрученными до самых ушей длинными усами на широком загорелом лице и необыкновенно большим горбатым носом, который, казалось, был вырезан из карикатурной маски. Баш-чавуш был вооружен с головы до ног: из-под широкого кушака торчали кривой кинжал и рукоятка маузера; на одном боку висела кавалерийская шашка, а с другого — старинный, огромных размеров «смит-вессон». В дополнение к этому арсеналу на коленях его лежал карабин.

— Армяне! — закричал он громким басом. — Вы должны благодарить бога, что попали в мои руки, иначе вам пришлось бы очень туго. Я и мои люди не будем вас притеснять, как это делают многие. Мы вас в обиду не дадим и в целости и сохранности доставим до места. Раз вы находитесь под моей защитой, ни одна собака не тронет вас. Кто не знает баш-чавуша Нуриагу? Кто осмелится выступать против меня? Дня через три мы будем проходить через Дерсимские горы. Там бандиты только того и ждут, чтобы напасть на беззащитных людей и ограбить их, но мы не позволим им этого. Пока я и мои люди с вами, ни один волос не упадет с вашей головы.

Начальник говорил горячо и складно, трудно ему было не верить. При его последних словах со всех сторон раздались возгласы благодарности:

— Да удлинит бог ваши дни, ага!

— Да будет всегда с вами его милосердие!