Романтичный наш император - [20]

Шрифт
Интервал

Николай Иванович дома провел только три дня: остальное заняла дорога. Из Петербурга в Москву — и обратная. Он знал, что издан указ о возвращении из Илимска Радищева, что уехал уже за границу Костюшко. Плещеев показывал черновики актов о возвращении прав самоуправления польским губерниям, Курляндии и Лифляндии. Как великий секрет, показывал и проект манифеста об ограничении барщины. Решено было — впервые, сколь стоит Русь — что крестьяне Ϯ±πƒдут присягать государю как граждане, чего ранее, наравне с рабочим скотом, были лишены. И это было более чем помыслить возможно в предшествующее царствование, но мастер Коловион оставался настороженным. Речи не заходило о том, с чего начинался екатерининский век: созыве представительного собрания.

Медленно поднимаясь неширокой лестницей, Николай Иванович ничего о предстоящем разговоре с государем не думал. Надо было отстраивать дом в Тихвинском., собирать, где удастся, книги. Денег, как они с братом Алексеем прикинули, хватит, да в деревне и не пропадешь. Надо было теперь поблагодарить Павла Петровича — мог ведь и оставить в нумере девятом, а выпустил. Впрочем, мастер Коловион на самом деле с удовольствием сказал бы добрые слова государю — слово на то и дано, чтобы служить добру.

Видно, что Новиков опоздать может, здесь никому в голову не приходило. Кутайсов встретил его в прихожей, указал подождать, а сам встал у двери в кабинет Павла, не докладывая. Несколькими минутами спустя донесся колокольчик, и дверь перед мастером Коловионом открылась.

Поднимаясь из неглубокого, но долгого поклона, Николай Иванович выговорил негромко:

— Прошу простить, государь.

— Бог мой, за что же?

— Благодарность свою я оставил в сердце, не думая, что пристойно ее высказать перед вами.

— Николай Иванович, благодарности в самом деле не нужно было. Я лишь исполнил долг. Но обратиться ко мне имели право не вы только, человек, которого я глубоко уважаю, но и любой из живущих в государстве Российском.

— Тем более, доступность государя налагает обязанность на каждого, обращающегося к нему, подумать, на что займет время, принадлежащее и другим тоже.

— Полно! Но я хотел советоваться с вами о деле. Вчера Лопухин отсоветовал поручать вам должность чиновную, полагая, что таковая вас стеснит, и не на этом поприще вы можете достойно служить государству. Так думает он; я же хочу слышать вас.

— Иван Владимирович справедлив, как всегда, вряд ли из меня получится чиновник, исправно в присутствии сидящий. Сожалею, что должен ваше величество беспокоить делами, до меня касающимися — но здоровье, увы, требует покоя, да и имение мое подзапущено.

— Хорошо. Думаю и сам, что вам пристало более иметь должность по университету или академии.

— Могу ли возразить, государь? Кресло — все кресло, где бы ни стояло. Должности научные исполняются людьми, способность к тому имеющими, я же…

— Каковы же способности хоть Дашковой? Не у нее ли три года не могли словарь напечатать, что вы за неделю выпустили? Но довольно о том. Дело не в должности, хоть и вакантных довольно; будет нужда, придумаем новую. Я хочу, чтобы вы занялись тем, что умеете лучше иных: изданием книг.

— Ваше величество, право, не по плечу честь. Недостойным оказаться — стыдно.

— Кто же достоин тогда? Отпуск, довольный для поправления здоровья, предоставлен будет, едва испросите, со всем новым жалованьем. Я знаю об убытках ваших. Все будет исправлено!

— Но сам я, государь?..

— На то есть врачи.

— Не телесная немощь, иная беспокоит. Простите за откровенность мою — не вижу в себе сил довольно начинать все сначала.

— Николай Иванович, ужели вы измените разуму? Измените всему, ради чего жили? Не понимаю вас!

— Так поймите, государь! Там, в стенах, вечно известкой сочащихся, сажени свои от окна до стены отмеряя, понял многое. Для кого книги? Десять лет почти минуло с тех пор, как голод прошел; в Москве четверть ржи семь рублей стоила, а найди ее! Я видел тогда крестьян вповалку у завалинок изб — ни один подняться не мог, чтобы еды попросить. А дети, на жучков лесных тонкими ручонками похожие! Счастлив был тот, у кого изба невдалеке от леса стояла, мог нащипать древесной коры да сварить, а за черствую корку хлеба любой дочь бы отдал на поругание. Я видел все это собственными глазами и не забуду никогда!

— Николай Иванович, почему вы думаете, что все это чуждо моему сердцу? Нужен порядок в государстве, правильное управление; тогда и народ станет жить в довольстве. Нужно исправлять правы.

— Много было перемен, государь, и после каждой люди жили хуже.

Павел вскинул раздраженно голову. На мгновение, как бывало в минуты гнева, охватила глухота. Он отвернулся резко и в зеркальной дверце против света стоящего книжного шкафа увидел взгляд Новикова.

— Хорошо. Вы можете ехать домой.

— Благодарю, государь.

Часом спустя траурные колесницы тронулись от Зимнего к Петропавловской крепости. Выглянуло солнце, и в отблесках свежевыпавшего снега черный креп расплывался полосами мрака, перечеркивая сияние обильной позолоты. Перед второй траурной колесницей, скалясь в не трогающей глаз усмешке, вышагивал деревянно высокий седой старик — Алексей Орлов-Чесменский, неся на вытянутых руках подушечку с регалиями убитого им в Ронше тридцать четыре года назад императора Петра III.


Рекомендуем почитать
Детские годы в Тифлисе

Книга «Детские годы в Тифлисе» принадлежит писателю Люси Аргутинской, дочери выдающегося общественного деятеля, князя Александра Михайловича Аргутинского-Долгорукого, народовольца и социолога. Его дочь княжна Елизавета Александровна Аргутинская-Долгорукая (литературное имя Люся Аргутинская) родилась в Тифлисе в 1898 году. Красавица-княжна Елизавета (Люся Аргутинская) наследовала героику надличного военного долга. Наследуя семейные идеалы, она в 17-летнем возрасте уходит добровольно сестрой милосердия на русско-турецкий фронт.


Недуг бытия (Хроника дней Евгения Баратынского)

В книге "Недуг бытия" Дмитрия Голубкова читатель встретится с именами известных русских поэтов — Е.Баратынского, А.Полежаева, М.Лермонтова.


Морозовская стачка

Повесть о первой организованной массовой рабочей стачке в 1885 году в городе Орехове-Зуеве под руководством рабочих Петра Моисеенко и Василия Волкова.


Тень Желтого дракона

Исторический роман о борьбе народов Средней Азии и Восточного Туркестана против китайских завоевателей, издавна пытавшихся захватить и поработить их земли. События развертываются в конце II в. до нашей эры, когда войска китайских правителей под флагом Желтого дракона вероломно напали на мирную древнеферганскую страну Давань. Даваньцы в союзе с родственными народами разгромили и изгнали захватчиков. Книга рассчитана на массового читателя.


Избранные исторические произведения

В настоящий сборник включены романы и повесть Дмитрия Балашова, не вошедшие в цикл романов "Государи московские". "Господин Великий Новгород".  Тринадцатый век. Русь упрямо подымается из пепла. Недавно умер Александр Невский, и Новгороду в тяжелейшей Раковорской битве 1268 года приходится отражать натиск немецкого ордена, задумавшего сквитаться за не столь давний разгром на Чудском озере.  Повесть Дмитрия Балашова знакомит с бытом, жизнью, искусством, всем духовным и материальным укладом, языком новгородцев второй половины XIII столетия.


Утерянная Книга В.

Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».