Романтический эгоист - [21]

– Я сразу понял, что Франсуаза словно специально для меня создана. Говоришь, ненормальная, весь день корчит козью морду, а потом трахается как богиня? Тем лучше. Все что угодно, только не глупые глаза!

Четверг

Франсуаза мне все-таки позвонила, чтобы объяснить, почему не позвонила раньше: у меня репутация вруна, тусовщика, блядуна и бабника… Мама посоветовала ей со мной не общаться. Я же не сержусь, ответил я, что она трахалась с Людо, что она психопатка и невратичка, крутящая романы с женатыми мужчинами. Она ответила, что делает, что хочет, и еще спасибо, что я не вменяю ей в вину ее прошлое. А на мое ей плевать.

Вот здорово: мы ругаемся, еще даже не дотронувшись друг до друга. Я пытаюсь сбавить обороты.

– Послушай, я серьезно. Ты мне нравишься, ну и что?

– Не надо, я тоже читала Дюрас.

– Я больше за себя не отвечаю!

– Я тоже!

Этот звонок стал самым лучшим в моей жизни. Она уверяет, что сама пребывает в такой же зеленой тоске и розовом свете. Я жутко рад, что наконец-то нравлюсь той, что нравится мне. Минуту спустя я уже в аэропорту. Полный улет.

Пятница

Никак не соберусь с духом, чтобы рассказать, что произошло в пятницу. Зрелище было жалкое – я был пьян в стельку, умолял Франсуазу поехать ко мне, и таксист стал свидетелем моего позора… Влюбленный бабник – это сердцеед, ставший жертвой душегуба. Франсуаза – моя божественная кара: она мстит мне за всех остальных. Десять потерял, одну найдешь.

Воскресенье

Мой дневник – это анти-«Лофт стори». Нет, я, конечно, сам поборник выставления личной жизни на всеобщее обозрение, потому что выдуманные похождения – и тут я согласен с Дэйвом Эггерсом[95] – создают впечатление, что вы «сидите за рулем в костюме клоуна». Но свою правду я пропускаю через призму лжи, сито работы, фильтр письма. Прошу прощения за нескромность, но меня-то запросто можно снимать, заперев на 70 дней с блядями, зато никто из участников этой говенной передачи не сможет вести за меня дневник. Вперед! Кенза,[96] я жду тебя! Если не ошибаюсь, Борис Виан обосновал полезность литературы в предисловии к «Пене дней» (10 марта 1946): «Это самая что ни на есть доподлинная история, поскольку я сам сочинил ее от начала и до конца».[97]

Понедельник

Вчера вечером Том Форд запустил «Ню», новую линию духов Ива Сен-Лорана. Для презентации он снял дворец Броньяр (бывшая Парижская биржа) и установил там аквариум, полный обнаженных мужчин и женщин, которые целовались и ласкали друг друга. Насмотревшись на них, 800 гостей стали танцевать лучше. Все очень возбудились: Эва Герцигова улыбалась слишком часто, чтобы это выглядело искренне, диджей следом за «Walk This Way» группы «Аэросмит» поставил «Хотите ли переспать со мной сегодня ночью» Пэтти Лабелл, Франсуаза впервые в жизни выпила водки. Она поняла, в чем смысл алкоголя, и клеила всех напропалую. У меня было ощущение, что я участник научно-фантастического кибернетически корректного фильма. К 2060 году финансовые рынки превратятся в гигантскую оргию, заключенную в стеклянный сосуд… Но разве сейчас это еще не так? Я подозреваю, что Том Форд – андроид, киборг класса ХВ28, изготовленный фирмой «Биотек инк.», как в «Искусственном разуме» Спилберга, этой клюкве, содранной у Кубрика. Я попытался воспользоваться случаем и шепнул на ухо Франсуазе:

– Я тебя люблю. Когда перепихнемся?

Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья.

Среда

Хотя мы так и не переспали (позавчера я потерпел сокрушительное и постыдное фиаско – член у меня встал размером с сосиску «Knacki Herta», что было оскорбительно для нее и унизительно для меня, и тем не менее ничего более очаровательного я до сих пор в своей постели не имел… Если бы я не испытывал к ней никаких чувств, у меня бы встало как у коня, но высокие ставки в этой игре свели на нет все мои возможности, как у Анри Леконта в финале турнара «Ролан Гаррос»), я предложил Франсуазе, ни с того ни с сего (и на свой страх и риск), поехать со мной в Лос-Анджелес. К моему величайшему изумлению, она согласилась. Двенадцать часов спустя, перед отелем «Мондриан», пока я безуспешно пытался поймать такси, Элизабет Кин удалось рассмешить ее:

– В Лос-Анджелесе есть таксы, но не такси.

Позже – слезы счастья в белоснежной комнате. Вопреки унижению предыдущего вечера, а главное, несмотря на любовное волнение и разницу во времени, мое тело снова начинает функционировать. Подумать только, я занимался любовью 35 лет и ни разу не заплакал.

Суббота

Сан-Франциско – это Нью-Йорк под уклоном. Иду показывать Франсуазе квартал Нашбери. Покупаем хипповые шмотки Софи, дочке Людо. Я дарю Франсуазе виниловые пластинки «Джефферсон эрплейн». Она дарит мне джинсовый пиджак, чтобы я «косил под молодого». Мы неудачно припарковались, и на снятую нами тачку прилепили штраф. Один уже лежит у меня дома в ящике. Случается, я долго разглядываю его, затаив дыхание. Надо будет повесить его на стену в рамочке.

Вторник

Чего не хватает Соединенным Штатам, так это сомнений. Это огромный недостаток стран-победительниц. Здесь всегда ставят на фаворитов и каждый вечер празднуют победу, не испытывая никакого чувства вины. По истечении нескольких дней в Америке любой молодой европеец чувствует себя стариком. Мне не хватает тут самокопания, экзистенциальных колебаний, тревоги по поводу эпикурейского умопомешательства. И с улыбками у них перебор! Радостные физиономии камнем ложатся мне на сердце. Мне хочется организовать покушение на канал MTV. Франсуаза со мной согласна (что большая редкость).