Что было ложью. Доминик хотел разделить с Джинни жизнь. Ярость, которую он испытал в штабе, родилась из оглушительной боли — и в этот момент принц понял, что значит упустить, потерять что‑то неописуемо важное. Он никогда бы не почувствовал это в других обстоятельствах. Продолжал бы прятаться, притворяться, придумывать отговорки, только бы убедить себя, что поступает правильно. Оказавшись на месте человека, у которого украли самое дорогое, принц ощутил боль, горе утраты, ужасающую пустоту. И все это было результатом его собственных заблуждений.
Также Доминик знал, что легко оправдает себя в глазах Джинни, если свалит все на отца, который помешал ему присутствовать при родах и навестить ее после. Жена любит его. Она поверит и примет назад с распростертыми объятиями. Но если Доминик больше не хотел врать себе, он должен был признать, что не сидел бы у постели Джинни, даже если бы вовремя узнал о начале родов. В лучшем случае забежал бы на несколько минут ближе к развязке, а потом помчался обратно в штаб.
Поступок короля не просто открыл Доминику глаза, а изменил его взгляд на мир радикально. Обновленный принц не хотел, чтобы Джинни принимала доводы, основанные не то чтобы на лжи, но и не на полной правде. Она заслуживала откровенности.
Джинни потратила несколько часов, изучая сайты агентств по продаже недвижимости. Торопилась купить большой дом раньше, чем королевская семья навяжет ей свой выбор.
В дверь постучали.
— Я не могу сообразить, сколько людей нужно будет разместить в новом доме? — спросила Джинни, не поднимая взгляда. — Семью, няню и телохранителей. Остальным мы снимем жилье.
Услышав голос Доминика, она резко обернулась. Принц стоял в дверях — небритый, невыспавшийся, непривычно одетый в джинсы и футболку. Джинни с трудом поборола желание обнять его, уткнуться в плечо и заплакать. Пришлось напомнить себе, что этот мужчина так мало думал о ней, что пропустил рождение их общего сына, хотя на самом деле ничто не мешало ему прийти. И что ей придется сражаться с ним за право воспитывать этого ребенка.
Доминик смотрел мимо нее на спящего в нижнем ящике комода младенца, как обычно смотрят на святыни. Слезы снова подступили к глазам Джинни, но она сдержалась, понимая, что должна быть сильной. Иначе из ее сына вырастят еще одного помпезного гордеца, до смерти боящегося любить. И все же она не могла отказать Доминику в праве познакомиться с малышом.
— Ты дала ему имя? — спросил принц.
— Пока нет. Мне не показалось, что Джеймс Тиберий Кирк предлагался как окончательный вариант.
Принц улыбнулся. Джинни не ответила на улыбку.
— Господи, какой он маленький. — Изумление в голосе принца тронуло его жену до глубины души.
— Ты бы уже привык к этому, если бы присутствовал при родах.
— Отец не сказал мне, что ты рожаешь.
— Что?!!
Сердце Джинни сжалось. Где‑то в глубине души она чувствовала, что только какая‑то очень нестандартная ситуация могла привести к тому, что за десятичасовой перелет принц Ксавьеры не нашел времени побриться или поспать и к тому же явился к ней в гражданской одежде.
Она встала и вытащила сына из ящика. Маленькое личико наморщилось: наследнику престола не нравилось, что его разбудили.
— Познакомься с папой, малыш. Папа, хочешь подержать сына?
— А я его не сломаю?
— Уж осторожности во всем тебе не занимать. Одну руку под попку, другую — под головку.
Взяв ребенка, Доминик нежно поцеловал его в наморщенный лобик. Джинни тихо радовалась нежной сцене, испытывая некоторое удовлетворение оттого, что ее муж смущен и растерян. Было бы прекрасно наблюдать, как отец и сын растут и меняются вместе. Но даже с учетом вмешательства короля принц всегда говорил, что для него нет ничего важнее интересов страны. И Джинни совсем недавно получила этому доказательство. Она сама и ее сын заслуживали большего.
— Малыш здоров? — спросил принц.
— Да. Просто меньше, чем обычные новорожденные.
— Я не хочу, чтобы ты плохо думала о моем отце. Он преподал мне важный урок.
«Нашел время, пафосный индюк», — сердито подумала Джинни.
— Я всегда говорил, что страна — абсолютный приоритет, поэтому я не поставлю интересы одного человека выше, не поведу себя так, как он после смерти мамы. Отец долго искал способ показать, насколько я был несправедлив, рассуждая о незнакомых мне чувствах.
Доминик выглядел таким расстроенным, что Джинни приходилось напрягать волю, чтобы не смягчиться, не начать жалеть его.
— Значит, если бы ты знал, ты бы вырвался из этого бункера и пришел ко мне? В первые часы, когда никто не мог предположить масштаб угрозы?
— Я бы тянул до последнего. — Принц внезапно прижал ребенка к себе. — Велел бы врачам держать меня в курсе…
— И пропустил бы все в любом случае.
— Возможно. Поэтому то, чему меня только что научил отец, так важно. Я должен был узнать, что такое не иметь выбора. Когда я узнал, что он утаил от меня рождение моего сына, я пришел в бешенство, какого раньше никогда не испытывал. Мне казалось, со мной поступили жестоко и несправедливо. Только во время перелета я осознал, что — как ты сказала — пропустил бы все в любом случае. Самое смешное, что это бы по‑настоящему меня расстроило, но я бы придумал тысячу оправданий о долге и интересах страны, утешил бы себя и простил. Мне нужно было испытать настоящую потерю, чтобы посмотреть на все другими глазами.
