Роман в лесу - [135]

Было решено, что несколько часов спустя она отправится в Париж вместе с Луи и в сопровождении Питера. Эти часы она провела в тюрьме с Ла Люком и его детьми.

Когда час отъезда настал, одушевление вновь покинуло Аделину, и ее радужные мечты рассеялись. Теперь она думала не о том, что Теодору дана отсрочка и ему сейчас не грозит смерть, — она прощалась с ним с ужасным предчувствием, что больше никогда его не увидит. Эта мысль так угнетала ее, что она никак не могла решиться сказать ему последнее «прости»; наконец все же попрощавшись и даже выйдя из его камеры, она вдруг вернулась опять, чтобы еще раз увидеть его прощальный взгляд. Когда она во второй раз покидала помещение, ей внезапно представился Теодор на эшафоте, бледный, бьющийся в смертных конвульсиях; она вновь обернулась, чтобы взглянуть на него, но фантазия изобразила его с уже изменившимся мертвенно-бледным лицом. Вся ее решимость испарилась, у нее так болело сердце, что она готова была отложить поездку до утра, хотя из-за этого должна была остаться без помощи Луи, который, торопясь к отцу своему, никак не мог ждать. Но победа страдания оказалась лишь временной; горе, смягченное мыслью о милости, на которую она уповала, отступило, и разум восстановил свои права; она вновь осознала необходимость ехать незамедлительно и нашла в себе силы подчиниться ей. Ла Люк хотел бы сопровождать ее, чтобы еще раз просить короля спасти его сына, но из-за крайней слабости и смертельной усталости такое путешествие было ему не по силам.

Наконец Аделина с тяжелым сердцем покинула Теодора, настоятельно ее убеждавшего, что в нынешнем своем состоянии она не должна пускаться в путь, и вместе с Кларой и Ла Люком вернулась в гостиницу. Клара прощалась со своей подругой, заливаясь слезами; она бесконечно тревожилась о ее благополучии, но при этом надеялась вскоре встретиться вновь. В случае, если Теодору даровано будет прощение, Ла Люк решил сам привезти Аделину из Парижа; если же будет отказано, она вернется с Питером. Он попрощался с ней по-отечески ласково, на что она ответила с дочерней любовью, и последними ее словами была просьба позаботиться о своем здоровье; слабая улыбка, появившаяся на губах его, говорила, казалось, о том, что ее забота напрасна и что он знает: здоровье к нему уже не вернется.

Итак, Аделина покинула своих друзей, столь дорогих ее сердцу и столь поздно обретенных, чтобы ехать в Париж, где она никого не знала и почти не имела поддержки; там ей предстояло встретиться с отцом, который преследовал ее с крайней жестокостью, — встретиться во Дворце правосудия! Дорога из Васо вела мимо тюрьмы; Аделина с отчаянием провожала ее взглядом; ее толстые черные стены, узкие, забранные решеткой окна, казалось, хмурились, не одобряя ее надежд, — но там был Теодор, и она, высунувшись из окна кареты, не отрывала от нее глаз, покуда мрачное здание не скрылось за поворотом. Тогда Аделина откинулась назад и в слезах молча изливала печаль свою. Луи не мешал ей; все его помыслы были с тревогой устремлены к положению отца его, и путешественники проехали много миль, не обменявшись ни словом.

Между тем в Париже, куда мы сейчас возвратимся, поиски Жана д'Онуя не увенчались успехом. Дом посреди пустынной степи, описанный Дю Боссом, оказался необитаем, а те места в городе, где он останавливался обычно и где его подкарауливали полицейские, д'Онуй больше не посещал. Возникло даже подозрение, что его уже нет в живых, так как он не появлялся в домах, где обычно назначал встречи, задолго до процесса Ла Мотта; словом, было ясно, что его отсутствие никак не связано с тем, что происходило в суде.

В одиночестве своего узилища маркиз де Монталь имел достаточно времени, чтобы подумать о прошлом и сокрушаться о своих преступлениях, но раздумья и сожаления до сей поры ему вообще не были свойственны. Он нетерпеливо отворачивался от неприятных воспоминаний и думал лишь о будущем, о том, каким образом избежать немилости и наказания, которые, как он понимал, ему угрожали. Изящество манер столь успешно прикрывало низость души его, что он сделался любимчиком своего короля: на сем обстоятельстве он и строил свои надежды. Однако он жестоко сожалел о том, что слишком поспешно поддался жажде мести, которая подтолкнула его обвинить Ла Мотта и тем поставить себя в опасную — и даже фатальную — ситуацию, ибо, если Аделину не сумеют найти, он будет признан виновником ее смерти. Но более всего он страшился появления д'Онуя и, желая воспрепятствовать этому, нанял тайных лазутчиков, чтобы они отыскали его убежище и подкупили, уговорив стать на его сторону. Однако их усилия были столь же безрезультатны, как и поиски полиции, и маркиз в конце концов стал уже надеяться, что человек этот действительно умер.

Между тем Ла Мотт с трепетом и нетерпением ожидал приезда сына, который, возможно, внесет некоторую ясность относительно Аделины. Единственную надежду спасти жизнь свою он возлагал на ее приезд, ведь обвинение против него много потеряет в достоверности, когда она подтвердит дурной нрав своего преследователя; и даже если Парламент осудит Ла Мотта