Роман с урной. Расстрельные статьи - [45]

Трунов вчиняет мне тот сумасшедший иск, прокуратуре — иск за незаконное содержание под стражей, а по судье Кулькову добивается служебного расследования на предмет отстранения от должности.

Моя безумно затяжная тяжба, начатая пробивной четой Труновых, когда сам истец еще был в камере, то останавливалась, то возобновлялась, переносилась из одного московского суда в другой. Но самым большим потрясением для меня стало то, что Хорошевский суд, куда в конце концов попала эта тяжба, меня и осудил за публикацию в его же, Хорошевского суда, защиту! А Хорошевскую прокуратуру тот же суд опустил на выплату Трунову компенсации за его де незаконную отсидку. И высекши таким путем самих себя, родные правоохранители расписались окончательно в капитуляции перед какой-то, якобы самим Рушайло защищенной — а на самом деле просто шибко бойкой парой. Но я, не стерпев такого безобразия, обжаловал свой приговор, и дело ушло на второй круг…

Но меня больше волнует все же не сведенье счетов с этой парой, а другое. Почему наш суд и вся правоохранительная система превращаются в какой-то балаган, который уже никого ни от чего не охраняет; в камуфляж уже не только формой, но и сутью? И из всех называемых сейчас причин того я бы выделил один причинный корень, уходящий во времена не столь, как говорится, отдаленные.

Когда-то на телевизионном пресс-клубе, где обсуждалась эта тема, я выступил с такой примерно речью. Есть у меня друг — очень толковый следователь прокуратуры. В свое время прокурор Москвы Пономарев распорядился: таких следователей от лишней писанины и дурацких дел освободить, дать каждому по паре оперов — и пусть работают сугубо по убийцам и бандитам. И друг через полгода показывает мне составленный им не без гордости отчет: все свои десять висяков по убийствам он раскрыл. Причем настаивал, что все — благодаря верно построившему органы Пономареву. Но тут убивают Листьева, и лично Ельцин за это скидывает Пономарева, нагнавшего страху на московское урло. И вся раскрываемость по Москве немедленно идет на убыль. Мой друг, проработав всего день в следственной бригаде по Листьеву и раскрыв морально это дело, пишет рапорт: «Прошу освободить меня от данной работы в связи с невозможностью ей заниматься, когда работать откровенно не дают». Вот и вся причина, почему не раскрываются дела и кто так сделал, чтобы они не раскрывались.

В ответ на мою речь стихийно раздалось: «Вот это точно не покажут!» И в самом деле это из показа аккуратно вырезали. Кстати мой друг пришел во внутреннее убеждение по организатору того убийства при обыске в офисе Березовского. Но когда до полной ясности уже был один шаг, грянул приказ: все обыски и прочие мероприятия по Березовскому прекратить. И я весьма подозреваю, что тот, кто снял Пономарева, тоже знал, кто грохнул всенародно полюбившегося шоумена. И устранил одного из самых ключевых тогда и лучших правоохранителей и порушил целую систему с той лишь целью, чтобы убийцу не нашли.

С моей машины как-то сперли колесо. Пошел я в наш отдел, там юный оперок мне говорит: попробуем найти, но только дело заводить не надо. А будете настаивать — я вас тогда допросами замучу, а колесо уж точно не найду! Я говорю: и не сомневаюсь, что не найдете, хотя даже наш дворник знает, кто упер. Я от вас хочу другого: чтобы вы в нашем дворе хоть помаячили, а то пацаны, которые там у всех бомбят машины, не знают даже, что вы есть!

Потом я поднялся к знакомому замначальнику по розыску — и говорю ему: ну если вы не будете открывать дел по мелочам, эти отвинченные пацаны после колес начнут отвинчивать и головы!

Но он мне: я могу, конечно, обязать сотрудника завести дело. Но только должен буду после этого его уволить — в противном случае меня уволят. У нас план раскрываемости — 70 процентов. По колесам и тому подобному сразу будет куча висяков, а за срыв процента — вплоть до увольнения. Поэтому порядочные опера, не в силах вынести этот идиотизм, уходят — а приходит зелень. Кто — за пропиской, кто — откосить от армии, кто — набить руку и уйти дальше в частную охрану…

А чего стоит такой приказ рушайловских времен: «Изыскивать средства на ремонт отделов среди спонсоров», — превративший милицию в прямую содержанку криминальных общаков! И сколько этой высшей политической подлянки, дубиной бьющей по все тем же органам, еще в ходу! Милицейское начальство, ездящее уже чуть не в «ролс-ройсах», снизошло хоть раз в последние годы в московское метро? Где в каждом переходе милиционер — и чуть не на его плечах кто продает фальшивые дипломы, кто скупает краденные мобильники и золото; какие-то индусы с кожгалантереей и так далее. И это все — в открытую, на всех глазах! А что, стало быть, по заглазам?

И наконец о суде, который дольше всех берег свой кадровый состав. Когда судья Кульков получил за Трунова вызов в Высшую квалификационную коллегию, то пришел в шок — а с ним и весь Хорошевский суд. Такие вызовы означают серьезное и обоснованное недоверие к судье — но чем мог его заслужить известный в своем деле дока с безупречной репутацией, с огромным опытом и стажем? Коллегию он с честью прошел — но месяц до нее и еще месяц после у всего суда дрожали руки: раз уж таких, как Кульков, трясут, то как работать дальше?