Роман с урной. Расстрельные статьи - [43]

Но сделать эту жертву не бессмысленной смог сам потерявший на войне любимейшую часть себя Никитченко. И как я понимаю по немедленной реакции Путина на его упорный до последнего почин, не так-то много в президентском окружении таких, кому можно доверить судьбу наших жизненных пространств и интересов. Кто б смог, как Суворов в Альпах или Ермак в Сибири, добыть Отечеству необходимую ему всегда, как хлеб, победу.

И самое последнее: как все же дальше разрешить эту коллизию с грузинскими камнями и уже российским населением Абхазии. Простор тут для самых разных схем велик — как и соблазн довериться известной формуле Наполеона: «Я завоюю земли, а мой министр иностранных дел найдет для этого все юридические основания». Но я б и здесь прислушался к давно сидящему внутри той бочки с порохом Никитченко:

— Землю людям дал Бог, а границы — черт. Богатый человек имеет под Москвой участок в полгектара — и все ходит у забора: как бы пригородить себе еще метр леса. Для чего? Гуляй в нем так, ты отбираешь у зверей их корм — но жадность разбирает! То же и с государственными границами. Абхазы входили и туда, и сюда, на самом деле им неважно, какой будет у них паспорт, грузинский или российский. Они сейчас отвоевали свою землю, чтобы сеять на ней кукурузу, пасти скот. Весь этот месяц у моих дверей было столпотворение, а в выходные — никого: все уезжали за город на посевную. Как они сейчас ни трясутся за гражданство, но кукуруза для них все равно главней: надо ее сперва посеять — а гражданство подождет. Оно сегодня дало им надежду, выход из блокады, возвращение в мировую цивилизацию. Если б Абхазия видела, что может вести совместную жизнь с Грузией, она б примкнула к ней. Но она боится духовного террора от нее, потому и тянется к России. Сейчас не надо думать о границах. Пусть пройдет время, забудется боль и кровь, народ освоится на своем жизненном пространстве — тогда и принимать решение. Спокойно, без угроз, нажима и взаимной ненависти. А может, еще и Грузия захочет вернуться в Россию, когда оглянется и вспомнит, как неплохо цвела под ее крылом…

Ну а пока, может, действительно впервые за последние годы Россия, одолев свой затянувшийся мандраж, отважилась на дерзкий, по всему международному раскладу, шаг — и вышла победительницей. Прежде всего в моральном плане: народ Абхазии от всей души доверил ей и все свои надежды, и любовь. И будем мы последним мировым фуфлом, коли обманем это братское доверие народа, готового сейчас за нас класть свои головы и защищать наши стратегические интересы и рубежи.

Труновский легион

Трагедия Норд-Оста, эта московская микрочечня, привела самые сливки нашей публики в ужас. Не только в ужас, но и в пафосные речи и суды — чтобы выставить казну, не оградившую их от далекой им войны, на небывалую доселе компенсацию. Адвокат тех, кто орали: «Нас-то за что? Мы ж ни при чем! Все что угодно скажем, только не губите!» — стал звездой телеэкрана, оседлав это сверхвыигрышное при любом исходе дело.

Да, горе жертв есть горе, с пафосным сопровождением или без него. И я о другом — об этом пафосном сопровождении. Почему не было его, когда в прямой Чечне погибла в вертолете та же сотня с лишним человек? Да потому, как бы сквозил в подкладке телеосвещения ответ, что те — и тысячи других, несущих крест войны — «при чем». Они за наше сливочное дело, наш карнавал, что не в пример бразильскому не прекращается весь год, там где-то мрут, невероятно далеко за кольцевой; туда им, значит, и дорога. А мы же просто сладко жрем и спим, ходим на развлекательные шоу и в Макдоналдс — без интереса, какой нынче для села чахоткой добывается картофель-фри. Отсюда и весь пафос: как же можно нашу, сливочную кость, окопанную МКАДом, мешать с какой-то черной, неокопанной и промерзшей по своим нетопленным жилищам?

К такой же, окопавшейся в своей тарелке публике еще начала того века поэт Блок не без злорадства обратил стихи, опять крамольно-актуальные сегодня:

Так негодует все, что сыто,

Тоскует важность сытых чрев:

Ведь опрокинуто корыто,

Встревожен их прогнивший хлев!

В ту пору накануне страшного, но справедливого возмездия, как понимал Блок революцию, в стране произошел разлом, разительно напоминающий сегодняшний. Разлом на беспредельно сытых и голодных, на мрущих на войне — и набивающих на их смертях мошны, на обокраденных и обокравших. Тогда те же зловещие звонки в дверь правящего класса, упивавшегося его канканами, остались втуне. А пророчество поэта: «Полуторастамиллионная сила свято нас растопчет!» — гласом вопиющего в пустыне. И та страна со всеми ее сливками и сдернутыми скатертями с устрицами и шампанским улетела в пропасть этого разлома.

Сдается мне, что и теперешний Норд-Ост — подобный гибельный звонок. Только он снова оказался не услышанным — верней, в инерции всего безбожного лганья последних лет услышался совсем другим, паскудно-стартовым сигналом. Политики, корреспонденты, адвокаты, глухие к ужасам страны, немедленно пустились и на нем стяжать свои кривые дивиденды. Попасть в телеэкран, отрекламироваться, срубить какой-нибудь хоть орденок, да просто заработать деньги на пролившейся крови, — все это шкурное сопровождение впилось пираньями в трагедию Норд-Оста.