Роман с разведкой. Интернет-расследование - [11]

Как это бывает иногда в Москве, в счастливые вёсны, в последние дни апреля наступило лето. Лето почти в полный лист. И хотя Саша и Таня каждый день виделись на «Мосфильме», он продолжал назначать ей настоящие свидания. Вот как сегодня.

— Еще раз огромное спасибо тебе, Сашенька, за то, что замолвил за меня словечко перед Михаилом Ильичом.

— Да что ты! Я же тебе говорил: он после «Ленина в Октябре» замечательно к тебе относится и выполнил бы твою просьбу и без моих слов, сам поговорил бы с Мачеретом. Миша еще и каялся, что не подумал о тебе без моей подсказки. Он ведь уже пригласил тебя на «Ленина в 1918 году», значит, ценит твою работу. А пока он готовится, почему бы тебе не поработать с другим режиссером. Ну а как твое мнение об Александре Вениаминовиче? Не изменилось?

— Ты знаешь, изменилось, и в лучшую сторону. Сценарий мне показался достаточно тривиальным, но вчера Мачарет при мне объяснял оператору свой замысел, очень страстно, и мне он показался очень убедительным. Александр Вениаминович говорил, что для него главное в будущем фильме — это атмосфера. Мол, мы постоянно говорим о бдительности, о том, что враг коварен и жесток, что он рядом, что им может оказаться твой друг, знакомый, родственник, но от повторения слова стираются. Мачерет хочет, чтобы посмотрев наш фильм, люди сильнее ощущали ценность окружающей жизни. Ценность наших достижений. Чтобы люди чувствовали — нам есть что терять. И почувствовали не через слова, а именно через атмосферу нашей жизни на экране. Ключевая фраза сценария для него, я уже её запомнила, так часто он её повторяет, звучит так: «В нашей стране при определённых обстоятельствах каждый человек героем может стать». Я не слишком красно говорю?

— Нет, нет, что ты. Здорово, если у вас все получится. Мачерет прав — не все понимают, что происходит. А ты Таня, ты сама это понимаешь?

Он произнес эти слова с такой нехарактерной для него страстью и серьёзностью, что Таня посмотрела на него с недоумением. Саша, такой лёгкий, веселый, любящий развлечения, иногда, как ей казалось, чуть-чуть поверхностный, никогда раньше не говорил с ней на такие темы. А он, смотрел ей в глаза каким-то новым для нее, твёрдым взглядом. Она ответила, немного растерявшись:

— Конечно, понимаю.

— Таня, я скажу тебе то, о чем давал обязательство никому не говорить. Но в нашей любви между нами не должно быть недомолвок, у меня не должно быть тайн от тебя. Таня, я сотрудничаю с НКВД.

Она отвела глаза, он посмотрел на другую сторону аллеи. И продолжил:

— Поверь, я не делаю ничего, что было бы недостойно интеллигентного человека. Впереди война, Таня. А врагов у нас достаточно. Больше я ничего не могу тебе сказать.

Она смотрела на его удлинённый профиль, прямой нос. Ей вдруг страшно захотелось прикоснуться к его щегольским тоненьким усикам, придававшим строгому лицу нежную черту легкомыслия, а для неё — беззащитности. Погладить по гладко выбритой щеке. И она сделала это, а когда он повернулся к ней, закрыла ему рот ладонью:

— Молчи. Я люблю тебя. Я знаю тебя. Я верю тебе.

— Таня, ты выйдешь за меня замуж?

— Конечно да, любимый!

Однажды, много лет спустя, в минуту воспоминаний, она вдруг спросила его:

— Тогда, в тридцать восьмом, когда ты попросил Ромма помочь мне с работой, ты специально устроил меня на «Ошибку инженера Кочина»? Чтобы я прониклась, да? Готовил к разговору?

В ответ он только улыбнулся. Она обняла его за седую голову и прошептала:

— Какой же ты хитрый у меня, Демьянов.

Татьяна Борисовна Березанцева была женой Александра Демьянова до конца его дней. Она родилась в 1912 году, в семье московского врача Бориса Александровича Березанцева, в советское время — профессора, известного в Москве психоневролога. Он пользовал всю московскую элиту и был нарасхват, имел право вести частную практику. Еще бы — кремлёвским начальникам и их родственникам требовались в 30-е годы крепкие нервы, и не у всех они выдерживали даже до ареста. Девочка училась в балетном техникуме при Большом театре, но, видимо, особых данных к балету у неё не было, а тяга к искусству — присутствовала. Поэтому в 30-е годы она учится в нескольких театральных институтах, бросает один, поступает в другой. Одним словом, как и положено интеллигентной девушке из семьи со средствами, ищет себя. Она мечтает о профессии кинорежиссёра, работает ассистентом у многих известных режиссёров «Мосфильма»: Юлия Райзмана и Дмитрия Васильева, на трёх фильмах у Михаила Ромма, в 1938 году у Александра Мачерета на фильме «Ошибка инженера Кочина». Фильм был продуктом шпиономании 30-х годов, но выгодно отличается от других, подобных ему фильмов художественным качеством и убедительной демонстрацией светлой атмосферы Москвы того времени, что сделало его значимой частью сталинского киномифа. По утверждению Судоплатова, Александр Демьянов дружил с Михаилом Роммом. Через него, возможно, он и познакомился со своей будущей женой. В операции «Монастырь» она принимала участие как агент под оперативным именем «Борисова».

Сцену объяснения Александра и Татьяны, а ведь она обязательно была, я представлял как фрагмент сценария какого-нибудь фильма конца 30-х годов. Той же «Ошибки инженера Кочина», например. Интересно, как оценили бы её Мачерет и его соавтор по сценарию Юрий Олеша? Признали бы неестественной и ходульной? А вдруг, наоборот, сочли бы вполне уместной и в своём фильме? Усмотрели в ней правду жизни, какой она должна быть? А может быть, Александр и Татьяна примерно так и объяснились тогда? И нашли этот разговор вполне нормальным для интеллигентных молодых людей того времени? Или, по крайней мере, для них самих?