Роман с президентом - [71]

С начала сентября 1993 года, несмотря на укоротившиеся дни, президент стал появляться в Кремле раньше обычного. Это всегда было свидетельством того, что президент в форме. Несколько раз случалось, что приехав в 8 или 8.15, я обнаруживал, что Борис Николаевич уже в кабинете. 7 сентября 1993 года я добрался до Кремля с небольшим запозданием против обычного: долго простоял на железнодорожном переезде и приехал уже после президента.

— Борис Николаевич звонил, — сказала мне Галина Алексеевна, секретарь, единственный человек, доставшийся мне в наследство от моего предшественника П. Вощанова.

С утра, когда еще не было посетителей и не начинала работать ежедневная административная машина, для того чтобы связаться и поговорить с президентом, у помощников не было особых препятствий.

Я поднял трубку аппарата с надписью «Президент».

— Борис Николаевич, это Костиков, доброе утро. Вы звонили?

— Доброе утро, Вячеслав Васильевич. Вот какое дело…

Президент помедлил, размышляя.

— Надо бы припугнуть Верховный Совет. Но так, чтобы не от вас исходило. Иначе они слишком перепугаются. Пусть это будет как бы идея журналиста со стороны… Хотелось бы посмотреть, какой будет реакция.

— Может быть: «Складывается впечатление, что президент готовит крутые меры», или что-то в этом роде? — предложил я.

— Годится, — согласился президент.

…Это был обычный в мировой практике случай, когда пресс-службе поручается прощупать реакцию прессы и общества на то или иное возможное действие. За три года работы пресс-секретарем мне приходилось заниматься этим неоднократно. Самое сложное было в таких случаях, чтобы «не торчали уши». Поэтому приходилось выстраивать целую цепочку для прохождения информации. Но в цепочке имелся серьезный недостаток: до крайнего звена информация могла дойти в искаженном виде. В данном случае этого никак невозможно было допустить.

Я уже писал о том, что старался не ставить главных редакторов в щекотливое положение и за редким исключением не обращался к ним с просьбами, вовлекающими их в политическую кухню с неизбежными подводными камнями. В данном случае пришлось прибегнуть к их помощи. Задача облегчалась тем, что большинство главных редакторов демократических изданий крайне негативно относились и к Верховному Совету, и к его спикеру Хасбулатову.

Через несколько дней в одной из газет появилась необходимая публикация о возможности «крутых мер». А еще через день паническая статья в контролируемой тогда Хасбулатовым «Российской газете» под заголовком «Пойдет ли Ельцин на государственный переворот».

Коммунистическая пресса зашумела о перевороте, о роспуске парламента, о заговоре радикальных демократов. Демократическая пресса писала об этом с явным сочувствием. Цель была достигнута. Стало ясно, что роспуск Верховного Совета не вызовет в обществе серьезного противодействия. Впоследствии это и подтвердилось. Несмотря на все призывы Хасбулатова и Руцкого, в октябрьские дни 93-го года Россия не поднялась, как они ожидали, на защиту Советов. Не было ни одной забастовки, в том числе и в угольных регионах, на что рассчитывал Руцкой. Продолжали спокойно действовать железные дороги. Даже демонстрации, организованные коммунистами, носили крайне ограниченный характер.

Кроме того, публикации в коммунистической и советской прессе позволили выявить направление, в котором будет действовать оппозиция, выстраивая свою защиту. Она будет пытаться заручиться поддержкой армии или, по крайней мере, обеспечить ее нейтралитет.

Тогда прохасбулатовская «Российская газета» писала:

«Дело ведь еще в том, что противоправные действия могут иметь глобальные последствия для офицеров, которые пойдут на это. Так, в Аргентине и в Греции полковники, участвовавшие в свержении конституционного строя, были подвергнуты суду сразу же после восстановления законности в этих странах, хотя с момента их преступлений прошло немало лет. Наши командиры дивизий в большинстве своем довольно молодые люди, и вряд ли им захочется остаток своей жизни провести в тюрьме после того, как в России восстановится Конституция».

Была в публикации «Российской газеты» и прямая апелляция к тем сипам и личностям, которых оппозиция считала своими сторонниками.

«Названные выше верные главе исполнительной власти охранные формирования (автор статьи имеет в виду: Главное управление охраны, Кремлевский полк, московский ОМОН, отряды типа «Альфа», некоторые формирования МВД) могут на какое-то время установить контроль над столицей. Однако это все же не армия. И стоит хотя бы одному решительному командиру дивизии типа генерала Лебедя заявить, что он сейчас двинет на Москву танки и поднимет в воздух самолеты, мятежники, скорее всего, не смогут удержать своих солдат в подчинении».

Анализ, безусловно, не лишенный интереса. И события октября 1993 года, — когда Ельцин мучительно долго ждал ввода в Москву верных дивизий, а дивизии, обещанные Грачевым, все медлили около кольцевой дороги, не спеша продвигаться к центру, — показали, что стратегия отрыва армии от президента была действительно пущена в ход.

Оппозиции удалось внести некоторое смятение в души офицеров и солдат. Борис Николаевич, судя по всему, отдавал себе отчет в этой опасности. И не случайно, что той осенью он совершил несколько поездок в армейские части, подписал несколько указов, улучшающих материальное положение офицеров. Не случайно и то, что в роковые дни 3–4 октября А. Руцкой взывал из Белого дома: