Роман с демоном - [40]

Вяземская машинально пожала плечами. «Тяга к страданию заложена в человеке изначально, особенно — в женщине, поскольку она, в отличие от мужчины, существо не столько интеллектуальное, сколько эмоциональное. Все эти „бабьи“ скандалы, капризы, ссоры, — не что иное, как повод для нравственных переживаний, необходимое средство энергетической подпитки. Звучит парадоксально, но зачастую женщина хочет, чтобы ей причинили боль, унизили и растоптали ее личность. Так, через боль и страдание, происходит очищение и возрождение того невероятно сложного и тонкого механизма, каким является женская психика. А сочетание боли физической и душевной на фоне сексуального возбуждения в совокупности дают потрясающе широкую палитру эмоций, заставляет звучать все струны — мощным, хотя и разрешающимся в миноре аккордом».

Анна невольно улыбнулась. «Нет, скорее — септаккордом, где-то посередине между минором и мажором. Изменчивость, половинчатость, недоговоренность. Пресные слезы, зыбкое промежуточное звено между горькими рыданиями и радостным смехом.»

Видимо, и царапины можно было объяснить — пусть не с научной, но чисто женской точки зрения. Однако такое объяснение Вяземскую не устраивало. Туманным материям не место в официальных документах, вроде истории болезни.

Информация о Паниной была явно недостаточной, и Анна решила покопаться в архивах — сразу, как только закончится пятиминутка.

Профессор уже начал покашливать — это служило условным сигналом, что он близок к завершению своей речи.

— И вот на это, уважаемые коллеги, я бы хотел обратить ваше пристальное внимание. Спасибо!

Врачи встали и потянулись к выходу. Анна подождала, пока все выйдут, и подошла к Покровскому.

— Валентин Власович! — сказала она тоном школьницы, просящей учителя отпустить ее с уроков. — Вы позволите мне немного поработать в архиве?

Профессор снял очки и снова принялся полировать стекла клетчатым платком. Вяземская подозревала, что таким образом старик просто выгадывает время, необходимое для обдумывания ответа. Старая уловка. Нехитрый трюк.

— В архиве? — наконец переспросил он. — Что за надобность?

Архив института располагался в подвале главного корпуса. Доступ к нему никогда не был свободным: слишком много там хранилось документов, не подлежащих широкой огласке.

— Я хочу поработать с материалами уголовного дела одной из пациенток, — уклончиво отвечала Анна.

— Какой именно?

— Елизаветы Паниной.

Покровский смешно почмокал губами.

— А-а-а, «безумная Лиза»? Чем же она вас так заинтересовала?

— Да так… — стараясь говорить как можно беспечнее, сказала Вяземская. — Появились кое-какие вопросы.

Покровский осторожно взял Анну за локоть.

— Голубушка! Мой вам совет — больше занимайтесь практическими делами. С Паниной как раз все более или менее ясно. За шесть лет пребывания в клинике ее случай достаточно хорошо изучен. Найдете вы ответы на свои вопросы или нет — большого значения это не имеет. Она все равно останется здесь. До самого конца.

— И все-таки, Валентин Власович… — Вяземская просительно заглянула профессору в глаза.

Старик не мог устоять перед молодой красивой женщиной.

— Ну конечно, конечно, дитя мое, — он потешно замахал руками. — Любопытство — страшное искушение. Самый лучший способ борьбы с искушением — это поддаться ему. По себе знаю — я ведь тоже когда-то был молодым. — Покровский расправил плечи и горделиво задрал подбородок. — И красивым, — многозначительно добавил он после паузы.

— Профессор! Полагаю, что прошедшее время здесь неуместно, — польстила Анна. — На мой взгляд, вы — мужчина в полном расцвете сил.

Покровский радостно улыбнулся. В этот момент он был похож на ребенка, получившего долгожданный новогодний подарок.

— Знаю, что преувеличиваете, но как приятно! Напишите заявку, я завизирую. Но только, — он снова стал серьезным и строгим. — Прошу вас, не забывайте: копание в прошлом иногда бывает опасным.

— Я учту, — кивнула Анна. — Спасибо, Валентин Власович!

Через полчаса Вяземская вошла в помещение архива. Архивариус, тщедушный старичок с трогательным венчиком седых волос и стальными глазами средневекового инквизитора, изучил заявку и через несколько минут принес серую картонную папку. Анна устроилась за свободным столом, положила рядом блокнот и ручку и открыла дело Паниной.

Пожелтевшие страницы загадочно шелестели. Они словно намекали, что хранят некую тайну, но раскрывать ее не торопились.

Анна углубилась в работу.

23

Конвоир отвел Рудакова в кабинет Рюмина, на четвертый этаж правого крыла здания. С самого начала Михаилу показалось, что капитан настроен более приветливо и благодушно, нежели вчера. Конечно, он не улыбался и не бросился навстречу с распростертыми объятиями, но, по крайней мере, в его движениях не было той мягкой кошачьей агрессии, что сквозила накануне.

— Присаживайтесь, Михаил Наумович! — сказал Рюмин и показал на стул.

Рудаков примостился на самом краешке и начал беспокойно ерзать.

— Контролер передал, что вы хотите что-то сообщить, — Рюмин призывно кивнул. — Прошу вас, не стесняйтесь. Или опять потребуете адвоката?

Увидев, что Рудаков колеблется, капитан добавил: