Роман с бабочками - [28]
Чаще всего странствующих бабочек замечают, когда они движутся большими стаями. Огромные числа всегда привлекают наше внимание.
Мы любим изобилие. Полмиллиарда! Шесть миллиардов! Мы обожаем все умопомрачительное. Нам приятно щекочет нервы мысль, что мы, люди, — лишь жалкая горстка в мире, населенном преимущественно дикими животными. Словно переносишься в каменный век — но при этом твоей жизни ничто не угрожает.
Репейница — самая распространенная на свете бабочка и встречается практически повсеместно. Репейницы не переносят сильных холодов, и потому зимой часто улетают на юг, а весной и летом — на север: из Африки в Финляндию, из Мексики в Канаду. По оценкам ученых, в этих перелетах участвуют сотни миллионов особей. Летом 1879 года в Европе наблюдалось такое грандиозное переселение репейниц, что его назвали вторжением. То была одна из иррациональных военных кампаний природы.
Несколькими годами позднее один путешественник зафиксировал в своих записках начало миграции репейниц на узкой полосе травы в Судане, на побережье Красного моря:
Сидя на верблюде, я заметил, что вся масса травы словно бы ходит ходуном, хотя ветра нет. Спешившись, я обнаружил, что это движение вызвано корчами куколок Vanessa cardui — столь бесчисленных, что с каждой травинки, казалось, свисало по хризалиде. Зрелище было весьма странным: каждый стебель травы словно дергался независимо от прочих — как, собственно, и было на самом деле… Вскоре куколки стали лопаться, и на землю кровавым дождем полилась красная жидкость. Мириады бабочек, обмякших и беспомощных, усеяли луг. Вскоре засияло солнце, и насекомые принялись сушить свои крылья. Примерно через полчаса после рождения первой бабочки вся стая поднялась плотной тучей и улетела на восток, в сторону моря.
У репейниц мигрируют и гусеницы. В 1947 году в пустыне на территории Саудовской Аравии один ученый наблюдал армию этих гусениц, которая наступала вместе с молодыми, еще бескрылыми саранчуками (те передвигаются вскачь), пожирая нежные весенние всходы и побеги.
Подобное переселение гусениц случилось и в 1991 году в Калифорнии, когда сложились благоприятные условия для яиц бабочек. Местные энтомологи могли наблюдать за этим природным явлением, едва выйдя за порог собственного дома. К концу мая гусеницы, измученные недоеданием и скученностью, в поисках еды поползли прочь. По сравнению с гусеницами, выросшими поодиночке, они были более активны и нервозны, проявляли склонность к каннибализму и окукливались одновременно. Вышедшие из куколок взрослые особи также вели себя более активно, охотно собирались в стаи. Половые органы у этих взрослых были недоразвиты, зато имелись крупные запасы питательных веществ. Вместо того чтобы начать спариваться, они улетели на север.
Вероятно, дефицит пищи и скученность влияют на поведение и физиологию гусениц репейницы, и после метаморфоза они превращаются во взрослых особей, которые рвутся в путь. Когда мигрирующие взрослые особи начинают питаться нормально, уровень гормонов в их крови повышается, и они приступают к спариванию. Позднейшие поколения этих репейниц могут столкнуться с похолоданием; тогда и эти бабочки снимутся с места.
В первом случае миграция вызывается численностью, во втором — температурой окружающей среды.
Мы смотрим во все глаза. Упиваемся изобилием. Изъясняемся метафорами. Мы жаждем, чтобы бабочки летели ордами и тучами. Грезим о снегопаде из белянок, о россыпях желтушек, похожих на дождь из кукурузных зерен. Наша алчность почти осязаема. Глаза горят. «Миллиард носаток! Шесть миллиардов!»
Но я дитя своей эпохи. О щедрой расточительности природы я знаю лишь понаслышке. Когда-то стаи странствующих голубей заслоняли солнце, и становилось темно, как ночью. Полчища оленей карибу тянулись от горизонта до горизонта. Лососей в реках было столько, что человек мог перейти на другой берег, не замочив ног. Но это не в стиле XXI века. Мы исчисляем наши богатства другими мерками.
Я видела три вещи.
Местность Алаче-дель-Боске в центральных районах штата Нью-Мексико служит «воздушным коридором» для перелетных водных птиц, появляющихся там каждую зиму. Когда встает солнце, десятки тысяч птиц взлетают с глади искусственного озера, издавая самые разнообразные крики: гогот, курлыканье, что-то вроде скрипа колес, — а затем рассыпаются искать корм на окрестных полях. У меня хранится фотография моей девятилетней дочери, наблюдающей это зрелище. Ее волосы собраны в два хвостика. Вряд ли она когда-нибудь вновь отрастит такие длинные волосы. Розовые дали. Небо — точно карта, утыканная флажками. Каждый «флажок» — на самом деле утка, или гусь, или лысуха, или журавль, или крачка.
Река, текущая мимо моего дома в Нью-Мексико, летом пересыхает. Как-то раз — было это в первые годы нашей совместной жизни, задолго до того, как у нас появились дети, — мы с мужем наблюдали, как съеживается час от часу одна большая лужа в русле реки. Вода кишела головастиками. Они ждали, пока лужа испарится. Ждали смерти. Это был живой ковер из трепещущих, толкающихся существ. Мы с мужем не могли отвести глаз от этого зрелища. Подпали под его мрачное очарование. Вот что происходит, когда не можешь стронуться с насиженного места.
