Роман с автоматом - [60]
Я отыскал ее, я рвал ее за рукав в сторону коридора.
– Не бойся, сейчас сядем. Уже выпустили шасси.
– Надо поговорить, – умолял я. – Пойдем! Мне надо срочно что-то у тебя спросить.
Она пошла со мной, балансируя с бокалом в руке. Там, в коридоре, схватившись за чье-то пальто, я дышал тяжело, кружение в голове не прекращалось.
– Он… этот… писатель… Он трогал тебя? – спрашивал я. – Когда-нибудь трогал? – И когда я произносил это, было гадко, невозможно, как слюна, как слизь, как нефть.
– Нет-нет, что это ты? Зачем это? Нет, конечно! Что с тобой?
Где-то далеко послышалось сквозь музыку нарастающее гудение – самолет шел над крышами домов, грузно заходил на посадку. И тут я зашептал, потому что боялся завопить.
– Самолет… Я почувствовал, мне показалось… Самолет… Тошнит… Пойдем отсюда, пожалуйста!.. Мне показалось… Пойдем!.. Воды… Пойдем… Самолет… Самолет…
Дальше все происходило быстро. Он вернулся из Дюссельдорфа вечерним поездом, с тяжелой головой, старательно припоминая происшествия прошедшей ночи, чтобы затем сразу же попытаться забыть их. Он вышел на Восточном вокзале, и, переходя на S-Bahn в сторону Фридрихштрассе, невольно вглядывался, смотрел: может быть, что-то изменилось? Может, сработало? На вокзале все так же толпились люди. Было воскресенье, в подземном этаже Восточного вокзала находились два супермаркета, работавшие по выходным. Люди с цветными мешками MiniMal и Lidl шли толпой по узкому коридору. Девица с шикарными распущенными волосами и невозможно наглыми, невозможно развратными зелеными глазами стояла у лестницы, ведущей к перрону, и просила денег. Она подходила к мужчинам, брала их за локоть и протягивала руку, будто за чем-то, что они ей давно должны: без жалостливых историй, без извинений, без пожеланий хорошего дня, здоровья и счастья, как это принято у берлинских попрошаек. Она просто смотрела в лицо, склонив голову набок, и он вытащил пять евро, положил в мягкую руку, представив, как блестят эти глаза, как струятся волосы с закинутой назад головы… Но она схватила бумажку, механически улыбнулась и повернулась к следующему мужчине.
Не озабоченные ли у людей лица? Не встревоженные? Не перепуганные? Иногда казалось, что да, что-то изменилось пока его не было, но вглядываясь внимательнее, анализируя, он понимал, что нет, все то же, да и не может быть иначе.
От Фридрихштрассе он обычно ходил пешком – но в этот раз перешел на шестую линию метро и ехал три остановки до Цинно-вицерштрассе, потому что смутно хотел что-то увидеть. И уже выходя из поезда, наконец увидел.
На экране телевизора, под потолком вагона, на котором все мелькали какие-то откровения знаменитостей пополам с рекламой кризисных служб и рассказами о новых дисках, появилась сводка происшествий. И на правой стороне разделенного надвое экрана появилось изображение его отпечатанной, обрезанной по краям бумажки, причем четко было видно только первую фразу, остальной текст – как бы не в фокусе. На левой стороне пробежал комментарий, в котором он, выходя из вагона, успел прочесть два слова: «Uberall»[43] и «Rechtsextremist»[44], причем последнее, споткнувшись в середине о слово «sex», он не сразу расшифровал.
Идти домой было жарко – по спине под пальто, пиджаком и рубашкой ходили горячие волны, было страшно и вместе с тем необычно и чудно. Он вспоминал прошедшую ночь, снова, до скрипа зубов и боли в сжатых кулаках жалел о том, что рассказал все этому парню, до которого, может быть, дойдут берлинские новости, и он невзначай, за пивом, расскажет, что был в Дюссельдорфе на культурной встрече длинноволосый дяденька, который, немного выпив, болтал любопытные вещи. Но какое-то другое чувство внутри стучало в свой барабан, не возражало, но радовалось, тихо, как дети, просыпаясь наутро после Нового года, радуются полученным подаркам. Значит, двинулось, значит, пошло, думал он, входя в квартиру, готовя ужин, принимая душ. Он спал беспокойно, сны были вязкие, бредовые, все должен он был что-то сделать, куда-то убежать, и не мог. Утро наступало как медленный серый обморок: в голове был туман и беспорядок, а руки жадно зудели, хотели что-то делать, не находили себе места и маялись.
В этот день он шел в кафе не прямо, как ходил обычно, а сделал большой крюк – прошел по маршруту своей ночной бомбардировки, вверх по Инвалиденштрассе, до Розенталерштрассе, и только потом обратно к Фридрихштрассе. Бумажек больше не было. А в кафе не было той девушки, которую он там видел почти каждый раз. Он долго сидел тогда – медленно доедал большой завтрак с фруктами и разными сортами колбасы и сыра, курил сигареты, одну за другой, листал записную книжку, и украдкой, закрываясь рукой, хотя все равно никто бы не увидел, что-то туда вписывал.
С Мишей-редактором он помирился, побывал в редакции русской газеты. О листовках разговор не заходил. Зато в «Русском доме» он несколько раз между делом, ненавязчиво спрашивал мнения сонных его обитателей. Некоторые ничего не знали. Другие отмахивались, злобно говорили, что немцы останутся немцами, как бы они ни притворялись. Большинству же, кажется, было все равно. Впрочем, после того, как через неделю в русской газете появилась обширная статья, с переводом и скучно-корректным комментарием, русские наконец оживились.
Многоплановый, густонаселенный, жутковатый и захватывающий с первых же страниц роман Дмитрия Петровского рассказывает о прошлом, настоящем и будущем европейской цивилизации.
Действие романа «Дети Розы» известной английской писательницы, поэтессы, переводчицы русской поэзии Элейн Файнстайн происходит в 1970 году. Но героям романа, Алексу Мендесу и его бывшей жене Ляльке, бежавшим из Польши, не дает покоя память о Холокосте. Алекс хочет понять природу зла и читает Маймонида. Лялька запрещает себе вспоминать о Холокосте. Меж тем в жизнь Алекса вторгаются английские аристократы: Ли Уолш и ее любовник Джо Лейси. Для них, детей молодежной революции 1968, Холокост ничего не значит, их волнует лишь положение стран третьего мира и борьба с буржуазией.
Прототипы героев романа американской писательницы Ивлин Тойнтон Клея Мэддена и Беллы Прокофф легко просматриваются — это знаменитый абстракционист Джексон Поллок и его жена, художница Ли Краснер. К началу романа Клей Мэдден уже давно погиб, тем не менее действие вращается вокруг него. За него при жизни, а после смерти за его репутацию и наследие борется Белла Прокофф, дочь нищего еврейского иммигранта из Одессы. Борьба верной своим романтическим идеалам Беллы Прокофф против изображенной с сатирическим блеском художественной тусовки — хищных галерейщиков, отчаявшихся пробиться и оттого готовых на все художников, мало что понимающих в искусстве нравных меценатов и т. д., — написана Ивлин Тойнтон так, что она не только увлекает, но и волнует.
В первую часть сборника «Синдром Черныша» вошли 23 рассказа Дмитрия Быкова — как публиковавшиеся ранее, так и совсем новые. К ним у автора шести романов и двух объемных литературных биографий отношение особое. Он полагает, что «написать хороший рассказ почти так же трудно, как прожить хорошую жизнь». И сравнивает свои рассказы со снами — «моими или чужими, иногда смешными, но чаще страшными». Во второй части сборника Д.Быков выступает в новой для себя ипостаси — драматурга. В пьесах, как и в других его литературных произведениях, сатира соседствует с лирикой, гротеск с реальностью, а острая актуальность — с философскими рассуждениями.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Человек — верхушка пищевой цепи, венец эволюции. Мы совершенны. Мы создаем жизнь из ничего, мы убиваем за мгновение. У нас больше нет соперников на планете земля, нет естественных врагов. Лишь они — наши хозяева знают, что все не так. Они — Чувства.