Роман роялиста времен революции - [56]
17 декабря 1791 г. Анри выѣхалъ вмѣстѣ съ Монтальбано изъ Парижа, подъ именемъ графа де-Монкларъ.
Одновременно, кратчайшимъ путемъ, выѣхалъ и курьеръ, отправленный принцессой Елизаветой, чтобы предупредить графа д'Артуа и Monsieur o прибытіи къ нимъ одного развѣдчика съ важнымъ сообщеніемъ.
Анри смотрѣлъ на результатъ этой послѣдней жертвы безъ всякихъ иллюзій. Онъ шелъ къ цѣли, какъ солдатъ, безъ оглядки. Еслибы онъ оглянулся, хватило ли бы у него силъ бросить всѣхъ своихъ близкихъ, которымъ онъ даже не сказалъ о своемъ отъѣздѣ?
Быть можетъ, его сердце не выдержало бы при видѣ смертельнаго страха тѣхъ, которые одновременно съ нимъ покидали очагъ счастливыхъ дней…
Помимо сомнѣній въ успѣхѣ своего путешествія, ничто не могло быть для Анри болѣе непріятнымъ, какъ поѣздка въ Кобленцъ. Тамъ ему предстояло столкнуться съ эмиграціею, которой онъ былъ всегда такимъ непримиримымъ врагомъ.
Письма, время отъ времени получавшіяся имъ отъ Вирье-Бовуара, были не такого свойства, чтобъ измѣнить его чувства. Никто лучше виконта не могъ бы сообщить Анри о безплодности испробованныхъ тамъ усилій.
Тамъ мечтали о возстановленіи Версаля со всѣмъ его великолѣпіемъ, съ его этикетомъ. Эмигранты всѣми силами старались тамъ загальванизировать свое прошлое.
Подобно старому герцогу де-Сенъ-Симонъ, который, съ отчаянія отъ своего безсилія, женившись слишкомъ поздно, придумалъ себѣ въ утѣшеніе влѣзать къ герцогинѣ по шелковой лѣстницѣ, которая нѣкогда вводила его къ счастью, и пажи, мушкетеры, легкая конница, эмигранты всякаго сорта, пролѣзали черезъ окна замка Шумберлустъ, чтобъ воскрешать свои прежнія почести и положенія.
Весь этотъ уморительный персоналъ, "который, по выраженію Риволя, въ зависимости отъ того, смотрѣли ли на него изъ Кобленца или изъ Парижа, заставлялъ смѣяться или плакать", оживаетъ въ письмѣ, полученнымъ Анри какъ разъ въ минуту отъѣэда:
"…Такъ какъ ты увѣдомляешь меня о своемъ пріѣздѣ,- писалъ ему виконтъ де-Вирье, — повторяю тебѣ, дитя мое, что у тебя есть враги въ Кобленцѣ и враги многочисленные.
"У общественнаго дѣла они тоже есть и весьма опасные. Чрезмѣрное честолюбіе одного изъ вожаковъ (Калоннъ), честолюбіе, превышающее его средства, старая интрига пересаженныхъ сюда царедворцевъ, плюсъ интрига новыхъ авантюристовъ, которые явились въ надеждѣ поживиться и нажиться, тоже легкомысліе, та-же болтливость, та-же наглость, которая насъ повсюду всегда выдавала, вотъ что я здѣсь вижу… Прибавь къ этому хвастовство, самое отвратительное самомнѣніе, дурацкую злобу, безграничную жажду мести, а кромѣ того духъ мятежа, отсутствіе субординаціи — вотъ тебѣ довольно вѣрная картина нашего настроенія…".
Съ этому изображенію, и безъ того не особенно лестному, было прибавлено виконтомъ еще нѣсколько штриховъ, особенно грозныхъ для Анри:
"…Въ нагломъ злоупотребленіи побѣдою, которой мы еще не одержали, мы проклинаемъ, осуждаемъ всѣхъ тѣхъ, которые еще не перебрались сюда, чтобы увеличить нашу численность… Мы чуть ли не назначаемъ срокъ, послѣ котораго не будемъ уже приниматъ тѣхъ запоздалыхъ, которые явятся отнимать у насъ часть нашихъ выгодъ…"
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Кто не слыхалъ объ отелѣ "Трехъ Коронъ", въ которомъ прибывшіе въ Кобленцъ въ понедѣльникъ собирались, чтобы освистать тѣхъ, кто прибывалъ во вторникъ, которые въ свою очередь освистывали тѣхъ, кто пріѣзжалъ въ среду? — и все это, къ удовольствію цѣлой толпы хорошенькихъ женщинъ, налетѣвшихъ туда, чтобы изображать изъ себя Агнесъ Сорелей скорѣе, чѣмъ Жаннъ д'Аркъ [63].
Связываться съ приверженцами конституціи, "подъ лицемѣрною маскою которыхъ скрывалось разложеніе", какъ писалъ Водрейль, никто въ Кобленцѣ не считаетъ за нѣчто даже возможное…
И вотъ за это-то невозможное Анри предстояло взяться…
Конечно, онъ предпочиталъ еще это своимъ свиданіямъ на единѣ съ Монтальбано, "хотя онъ не являлся къ нему иначе, какъ съ заряженными пистолетами, а если имъ случалось ночевать подъ однимъ кровомъ, то имѣлъ всегда при себѣ на готовѣ шпагу…"
"Хотя я долженъ сознаться, — прибавляетъ Анри, — что все, что я видѣлъ, подтверждало слова авантюриста.
"Едва мы переступили черезъ границу, какъ я узналъ, что каждый день прибывали изъ Германіи рекруты, повозки, нагруженныя телѣги… Я насчиталъ 109 транспортовъ изъ Ахена до Кёльна… и весьма возможнымъ являлось завѣреніе моего спутника, что въ самомъ непродолжительномъ времени въ Бельгію прибудутъ 10 тысячъ людей, готовыхъ къ походу…
"…Совершенно вѣрно и то, что войско, которое мы встрѣчаемъ, недовольно своимъ начальствомъ. Въ особенности въ Намюрѣ я замѣтилъ у офицеровъ ненависть къ маршалу де-Ласси…" Они обвиняютъ его въ равнодушіи императора къ положенію сестры [64].
Какъ разъ, въ разговорахъ съ Жилліе, Монтальбано особенно напиралъ на то, что поведеніе маршала возбуждаетъ сильное неудовольствіе въ австрійскомъ войскѣ.
Анри имѣлъ возможность убѣдиться, нѣсколько дней позже, что офицеры главнаго штаба ожидали только сигнала, чтобы начать дѣйствовать.
"…Я все болѣе и болѣе поражаюсь тѣмъ, что вижу и слышу, — пишетъ онъ. — Повидимому Бендеръ, который вомандуетъ австрійскими полками въ Нидерландахъ
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.