Роман потерь - [28]

Она схватила драгоценность. Драконы пробудились и забили своими крыльями. Не раздумывая, она полоснула ножом себя по груди. Кровь, смешавшись с водой, окутала ее, и драконы отплыли от истекавшего кровью тела, решив, что она погибла.

Спрятав драгоценность в ране, она выплыла из башни и что есть сил дернула за веревку. Муж вытащил ее на поверхность и бросил на дно лодки, где она билась, как рыба. Увидев рану у нее на груди, он потянулся, чтобы остановить кровотечение, но она схватила его за руку и прижала ее к тому месту на груди, где спрятала драгоценность. Он вытащил ее и окунул в море, чтобы смыть кровь. Пока он занимался этим, у нее остановилось дыхание и она затихла.

Закончив рассказ, женщина заметила, что мальчик дрожит, поплотнее закутала его плечи плащом и дотронулась до его щеки. Потом она развязала шнур, стягивавший ее одежду у шеи, и положила руку мальчика на свою покрытую шрамами грудь, туда, где когда-то лежала драгоценность.

Все вокруг них засияло Изумительным светом, а звезды растворились в прозрачном небе. Всходило солнце.

Как только первые красные лучи коснулись ее, она повернулась и пошла навстречу морскому приливу. Он побежал за ней и попытался остановить, но тяжелая одежда мешала ему, и когда наконец он, казалось, достиг ее, то увидел лишь слабый след ее дыхания — бурлящую пену на морских волнах.

Второй месяц

Я решила съездить в храм Хазе. Мы с Канецуке часто бывали там, и мне захотелось снова оказаться в тех местах, хотя я понимала, что это причинит мне боль.

Я выехала на рассвете в плетеном экипаже. Никого не взяла с собой, кроме возницы и трех сопровождающих. Бузен подала мне мои узелки и коробки. Она была огорчена тем, что я не предложила ей поехать со мной. Но болтовня слуг так утомительна, кроме того, я не могла положиться на ее скромность. Следовало ли мне взять с собой подругу? Возможно. Приятно разделить с кем-то долгое путешествие. Мы могли бы свесить в окошки рукава наших одежд в надежде на то, что кто-нибудь, проезжая мимо, восхитится их великолепием, могли бы обменяться мнениями о встреченных в дороге путешественниках и о наших планах на будущее. Но сейчас я сама плохой собеседник, мне нужно многое прочитать и написать.

Когда мы с Канецуке отправлялись в путешествия, то всегда ехали порознь и прибывали на место в разное время. Мы поступали так вовсе не из желания соблюсти приличия — в то время мы обращали мало внимания на окружающих, — а чтобы продлить сладость ожидания встречи. Как приятно было трястись по заброшенной колее, зная, что несколькими днями позже он проедет по той же дороге. Он тоже увидит кедр с раздвоенным стволом и, как и я, улыбнется этому символу супружеского счастья. Он будет вдыхать запах камфарного дерева, искривленные ветви которого напоминают о трудностях любви.

Иногда вечерами, когда мы лежали, сплетя руки и смешав дыхания, он читал стихотворение, которое начиналось словами: «Тысяча ветвей на камфарном дереве в лесу Изуми». Позже я задумывалась над тем, были ли эти строки предзнаменованием его нового увлечения или указанием на связь, которая уже возникла между ними.

Но я отклоняюсь от темы. Я сделала остановку южнее Юдзи и приехала в Хаседеру на третий день вечером. Факелы на воротах горели, камни монастырского двора были покрыты инеем. Лампы освещали лестницу, ведущую к храму, в открытую дверь лился свет. Я слышала звук горна из морской раковины и звон колоколов.

Комната для меня еще не была готова, и что-то случилось с женщиной, которая должна была меня встретить. Кажется, произошел несчастный случай с ее мужем — священник говорил что-то о падении с лошади, и в ближайшее время ее не ждали. Я постаралась сдержать досаду, памятуя о том, что это было место умиротворения… но как же много там было народу! Мимо меня торопливо прошла группа пожилых женщин в вывернутой наизнанку поношенной одежде. Я заметила, какими глазами смотрели они на мой расшитый, китайской работы, жакет и длинный шлейф. За мной спешили двое слуг, один нес свернутые соломенные маты, другой — жаровню. Кто-то из них задел своей ношей мое плечо, и я едва расслышала его извинения из-за стука его деревянных башмаков.

Я вышла, когда суета во дворе немного утихла. Совершив омовение, я направилась к храму и начала подниматься по лестнице из деревянных колод. Мимо меня прошла группа священнослужителей, быстрых и ловких, как олени, несмотря на обувь на высокой деревянной подошве. Один из них оглянулся и посмотрел на меня, как будто что-то в моей одежде или манерах показалось ему знакомым.

Меня поразило его лицо, резкое и умное, как у лисицы, и тут я вспомнила: Канецуке как-то разговаривал с ним. Они проговорили полночи, обсуждая притчи о сообразных средствах достижения цели. Я проходила мимо комнаты Канецуке перед рассветом и видела его через раскрытую дверь. Он так красочно рисовал в воздухе Город-призрак, что я живо представила себе его башни, павильоны и беседки.

Тем временем я достигла вершины лестницы. Свет из храма становился все ярче, и я услышала звуки песнопений. Я поднялась на последнюю ступеньку и ухватилась за деревянный поручень, чтобы не упасть. Я дрожала от холода и неожиданно охватившего меня страха высоты. Я стояла, крепко держась за поручень и закрыв глаза.